Одним из членов этой группы был экономист Дмитрий Васильев, маленький, в очках с толстыми стеклами, говоривший отрывистой скороговоркой. Он присутствовал на знаменитой дискуссии с Найшулем на лестнице. Васильев, которого глубоко заинтересовала идея о частном бизнесе и правах собственности, происходил из семьи, шесть поколений которой жили в Ленинграде. По его словам, это было беспокойное время. Группа Чубайса неожиданно начала заниматься важными проблемами, вычленяя все новые захватывающие сферы осуществления реформы, такие, как земельный оборот и валютный контроль. Самой важной была идея о том, чтобы подготовить город, или хотя бы его часть, к превращению в “свободную экономическую зону”, своего рода образец проведения радикальной экономической реформы в Советском Союзе.

Васильев изучал недавно созданные кооперативы и получил задание заняться проблемой приватизации небольших магазинов и предприятий, которую другие считали менее увлекательной, чем денежная или земельная реформа. Васильев сказал, что видел, как “рыночная экономика побеждала, и побеждала быстро. Например, два парикмахера, один — государственный, а другой — частный: их нельзя было даже сравнивать. Частный работал гораздо лучше”. Одинг вспоминала, что пока Чубайс и его группа составляли свои планы, по всей стране происходили резкие перемены — повсюду открывались торговые палатки и кооперативы.

Чубайс отстаивал идею свободной экономической зоны, но события развивались слишком стремительно. Советская империя распадалась прямо на их глазах. С каждым днем идея свободной экономической зоны в разваливающейся стране казалась все менее осмысленной. В 1991 году

Ленсовет избрал нового мэра, Анатолия Собчака, профессора права и одного из наиболее красноречивых сторонников демократии эпохи Горбачева. Собчак не видел необходимости в эксперименте Чубайса. Он понизил Чубайса в должности, сделав руководителя комитета по проведению экономической реформы просто “советником”, что практически означало конец его идеям о свободной зоне. Характерно, что Чубайс продолжал разрабатывать эту идею даже после того, как все остальные от нее отказались. “Затея потеряла всякий смысл, — вспоминала Одинг, — потому что вся Россия стала свободной экономической зоной”.

Летом 1991 года из Москвы позвонил Гайдар. Борис Ельцин был избран президентом России и набирал команду, чтобы предпринять действительно радикальную попытку экономической реформы в России, и Гайдар хотел, чтобы Чубайс присоединился к ним. Чубайс приехал в Москву на своем желтом “запорожце” и начал работать с “командой” Гайдара. 9 ноября 1991 года он позвонил в Санкт-Петербург Дмитрию Васильеву: может ли он написать на двух страницах программу массовой приватизации всей России?

Причем написать быстро?

Феномен Михаила Ходорковского возник во время последней попытки советской системы спасти самое себя. Отчаянно стараясь найти выход из застоя, советское руководство разрешило скромный капиталистический эксперимент. Он оказался успешным и неожиданно высвободил колоссальный резерв воли к преобразованиям.

Эксперимент решили проводить среди комсомольцев. Ходорковский был тогда заместителем секретаря комсомольской организации своего института. В те годы, едва открывались новые возможности, как неоднократно случалось во время перестройки, Ходорковский устремлялся вперед, используя свои связи с неутомимой решимостью и удивительно тонким чутьем на все существовавшие в советском обществе лазейки. Стояла ли за этим энергичным молодым брюнетом с усами и негромким высоким голосом какая-то тайная сила? Судя по тому, что я слышал от его друзей и коллег, не было какого-то одного партийного босса, который, положив руку на плечо Ходорковского, говорил: “Действуй, сынок. Ты будешь нашим экспериментальным капиталистом”. Скорее у него было много высокопоставленных покровителей, в том числе и в КГБ. Они давали ему свое благословение, а Ходорковский старался не ударить в грязь лицом, проявляя трудолюбие и настойчивость. “Все предприятия, открывавшиеся в то время, преуспевали только в том случае, если имели высокопоставленных покровителей или поддерживали тесные связи с влиятельными людьми, — признался Ходорковский в 1991 году. — Важны были не деньги, а покровители. Политическая поддержка в то время была необходима”{80}. Но в конечном итоге Ходорковский с большим отрывом обошел всех своих тогдашних покровителей. Он был честолюбивее и жестче партийных аппаратчиков, решивших поиграть в капитализм. Он был умнее боссов из КГБ, имевших возможность помочь ему. В новом мире никто из них не достиг того, чего достиг он.

Ходорковский стал одним из первых титанов новой эры предпринимательства, одним из первых финансистов, будучи еще очень молодым. Но он не смог бы достичь успеха, если бы не обстоятельства более крупного масштаба. Первым и самым важным было то, что молодежь разочаровалась в советском социализме с его наболевшими проблемами. Это повлекло настолько глубокий сдвиг в настроениях общества, что коммунистическая партия решила устроить небольшой капиталистический лягушатник и позволить некоторым представителям молодежи немного поплескаться в нем. Ходорковский ловил момент.

Разочарование молодого поколения чутко уловила легендарная рок-группа “Машина времени”. В одной из популярных песен, которую на концертах часто встречали громкими аплодисментами, говорилось о корабле, ведомом опытным капитаном, сбившимся с курса в море во время шторма. Песня прозрачно намекала на то, что корабль — это Советский Союз. Корабль терпит крушение, капитан гибнет, но пассажирам удается добраться до новой земли. Песня кончалась словами: “И те из нас, кто выжили, по разным обстоятельствам, забыли капитана корабля...”

Слова песни как нельзя лучше отражали цинизм, презрение и лицемерие, с которым молодое поколение относилось к советскому руководству, коммунистической партии, всем официальным структурам и надоевшей пропаганде, довлевшей над их жизнью. Они хотели добраться до новой земли. Им хотелось приобретать товары, например всё те же джинсы, которые им не могла дать советская система. Они слушали рок-музыку, которую советская система им дать отказывалась. Многие молодые люди сами переписывали эту музыку на магнитофонную ленту и очень дорожили своими несовершенными записями.

Волна молодежного бунта нарастала медленно, но становилась мощной силой, требовавшей перемен, что позже нашло свое выражение в сатирических текстах песен, которые лишь немного не дотягивали до конфронтации с системой. Алексей Юрчак, в начале 1980-х руководивший ленинградским ансамблем “Авиа”, а позже ставший профессором антропологии в Калифорнийском университете в Беркли, описал “последнее советское поколение”, молодых людей, родившихся в 1960-х и 1970-Х, и то, как цинично они приспосабливались к требованиям общественной жизни в советскую эпоху, давая пустые обещания и не выполняя их. Они преклонялись перед такими рок-группами, как “Машина времени”, популярность которым в начале 1970-х принесли романтические и лирические песни, и такими, как “Авиа”, песни которых были очень циничными и смешными. Юрчак рассказывал мне, что тексты песен его ансамбля часто представляли собой дикую мешанину из различных партийных лозунгов, звучавшую смешно для их молодых слушателей. В одной из своих песен они пародировали известную песню советских времен “Проснись и пой” и, свалив в кучу разные советские лозунги, получили: “Ни о чем не думай. Как проснешься, пой!” Выступления группы “Авиа” представляли собой театрализованную сатиру на советскую систему с большим количеством исполнителей. Девушки, одетые в черные чулки, черные юбки и белые блузки, отдавали честь, маршировали и строили живые пирамиды, как это делали в Советском Союзе в 1920-е годы, но придавали всему этому какой-то неожиданный, безумный, эротический характер. Например, одна из девушек вставала перед пирамидой спиной к аудитории и наклонялась вперед. Справа на сцене всегда устанавливалась огромная трибуна, обтянутая красным бархатом. Между песнями на нее забирался человек и выкрикивал лозунги, звучавшие как совете-кие, но на самом деле выдуманные и бессмысленные. “Вперед — это не назад! — кричал он. — Ура!”{81}