Впервые книга появилась в Ленинграде в виде тайно привезенных фотокопий и сразу же, по словам Васильева, “стала библией”. “У нас и раньше появлялись подобные мысли, но эта книга вызывала что-то вроде катарсиса. Она способствовала продвижению идей. Встречаясь с кем-нибудь, все спрашивали: “Вы читали Корнай? Ну и как?” И это становилось отправной точкой обсуждения”.

Чубайс вспоминал, что Корнай показал ему, почему дефицитная экономика продолжала существовать при социализме. Корнай продемонстрировал, как производители, заводы, всегда первыми претендовали на субсидии и ресурсы, потому что постоянно получали их от государства, которое по-отечески опекало их. “Он показал, что само распределение ресурсов происходит таким образом, что производитель всегда имеет преимущество перед потребителем, а это значит, что потребитель всегда неудовлетворен, всегда существует дефицит”.

Но не только Корнай увел группу Чубайса от социализма, он лишь помог им во всем лучше разобраться. Огромное влияние в те годы оказал на них австрийский экономист Фридрих фон Хайек, один из самых решительных критиков социализма, особенно резко выступавший против централизованного планирования. Хотя самой известной работой Хайека была “Дорога к рабству”{71}', написанная в 1944 году и посвященная той опасности, которую представляют социализм и централизованное планирование для личной свободы, для Чубайса больший интерес представляла его менее известная работа в области экономики. Это была статья, опубликованная Хайеком в 1945 году, “Использование знания в обществе”{72}. В статье четко излагалось то, что ленинградские ученые пытались нащупать, начиная со спора в колхозе: что свободные цены являются самым важным “индикатором” для оценки миллионов решений, принимаемых в огромной и сложной экономике.

В качестве примера Хайек взял такой товар, как олово. На свободном рынке, писал он, в случае нехватки олова производители и потребители отреагируют на это тем, что станут больше олова производить, попытаются меньше его потреблять или заменят его чем-то другим. Хайек указал на то, что при централизованном планировании практически невозможно принимать решения за стольких людей, но что свободные цены могут быстро и эффективно проинформировать производителей и потребителей о новой ситуации. С ростом цен некоторые производители начнут производить больше олова, а потребители, возможно, проявят интерес к другому металлу, и это быстро отразится на рыночной экономике, даже если большинство участников не знает, почему происходит регулирование. Хайек писал, что свободно устанавливаемая цена на олово похожа на быстродействующую информационную сеть, которая позволяет эффективно распределять ресурсы, чего армия советских исследователей добивалась на протяжении всех этих лет.

Хайек назвал ценовую систему “чудом”, которое может освободить людей от “сознательного контроля” со стороны центральных плановых органов. В то время, когда Чубайс прочитал в Ленинграде эту статью, Советский Союз был крупнейшим в мире примером “сознательного контроля” с жесткими ценами, установленными государством во всех сферах экономики. Хайек, получивший в 1974 году за свою работу Нобелевскую премию по экономике, нанес сокрушительный удар по основам советского социализма. Как ни удивительно, зачитанные фотокопии его работ, нелегально привезенных в страну, вопреки всем усилиям КГБ попали в руки молодых, стремящихся к знаниям ленинградских ученых.

Спустя много лет Чубайс вспоминал, с каким трепетом он читал Хай-ека, и тут же привел свой пример того, как теория Хайека работает на практике в Соединенных Штатах. “Один человек продает гамбургеры где-нибудь в Нью-Йорке, — объяснял он мне. — А в то же время другой пасет в Арканзасе коров, которые пойдут на мясо для этих гамбургеров. Но для того чтобы человек в Арканзасе стал пасти коров, нужны высокие цены на мясо, подсказывающие ему, что он должен заниматься именно этим делом”.

“Цена играет абсолютно универсальную и фундаментальную роль”, — заключил Чубайс.

Теории, которые Чубайс и его группа обсуждали в ленинградском институте на улице Марата, постепенно становились известны и другим людям в Советском Союзе. Еще до начала горбачевской эпохи в отдаленных уголках страны развивалось неортодоксальное мышление. В Новосибирске экономист-реформатор Абел Гезевич Аганбегян выступил с откровенной и жесткой критикой нездоровой советской экономики. К Аганбегя-ну, директору Института экономики и управления Сибирского отделения Академии наук, присоединилась социолог Татьяна Заславская. Заславская подготовила исследование, ставшее вехой в науке и поставившее под сомнение всю структуру советской экономики. Оно обсуждалось на конференции в Новосибирске в 1983 году и позже способствовало появлению многих идей горбачевской перестройки.

Вскоре Чубайс почувствовал, что ему нужно вырваться из провинциального мирка ленинградского института и установить контакты с другими людьми, особенно в Москве. Хотя в Ленинграде было несколько вольнодумцев, он знал, что в Москве их должны быть десятки. Глазков съездил в Москву и через друзей узнал об одном талантливом молодом экономисте, о котором и сообщил Чубайсу. Это был Егор Гайдар, работавший во Всесоюзном институте системных исследований под руководством известного специалиста в области эконометрии Станислава Шаталина. Как и Чубайс, Гайдар бился над поиском “индикаторов” и совершенствованием советского экономического монстра[4].

Различие заключалось в том, что Гайдар находился в Москве, в центре событий, а Чубайс — в заштатном, провинциальном институте. Гайдар принадлежал к советской элите, он был внуком знаменитого командира Красной армии, автора любимых детских книг, и сыном корреспондента газеты “Правда”. Когда Андропов занялся поиском прогрессивных идей для проведения экономической реформы, одним из молодых исследователей, работавших над предварительными проектами, был Гайдар. Атмосфера в группе Шаталина была более открытой, чем мог себе позволить Чубайс в Ленинграде, под неослабным наблюдением КГБ. “Разговаривая, здесь можно было не прятать фигу в карман”, — вспоминал Гайдар об атмосфере в Москве.

Несмотря на многочисленные просьбы Глазкова, Гайдар не смог найти время, чтобы приехать на семинары Чубайса в Ленинград. “Он был слишком занят, чтобы ехать в какой-то Инженерно-экономический институт, — рассказывал Глазков. — Он принадлежал к элите. Его это не интересовало”.

Тогда Чубайс поехал в Москву и нашел Гайдара. Петр Авен, сын одного из ведущих математиков, занимавшийся эконометрией в группе Гайдара, познакомил их. По его словам, во время первой же встречи Гайдар и Чубайс поняли, что у них общие надежды и страхи{73}. Гайдар, по всеобщему мнению, был самым способным экономистом своего поколения. “Мы были лучше подготовлены, чем Чубайс. Мы ушли далеко вперед и были лучше образованы”, — вспоминал Авен. Но Гайдар был продуктом советской эпохи и умел вести себя очень осторожно, чтобы не испытывать терпение системы. Чубайс проявлял не меньшую осторожность, но он обладал также стальной решимостью, приобретенной им во время спусков на плотах по бурным рекам, и несокрушимой уверенностью во всем, что он делал.