Мурад придержал стремя, собираясь подсадить свою возлюбленную в седло. Но едва Сафия взялась за поводья, как рядом с ними бесшумной тенью вырос Газанфер.

— Госпожа!

— Что такое, евнух?

Странно, но он даже не пытался подойти ближе, пряча глаза от принца и стараясь держаться позади лошади, словно ему было что скрывать. У Сафии не оставалось иного выхода, и она подошла к нему. Оставив Мурада, девушка легонько сжала руку евнуха — только вот кого она хотела успокоить: своего возлюбленного или себя?

— Ну, в чем дело, Газанфер? — с нарочитой беспечностью спросила она. Но это лишний раз показывало, что терпение Сафии на исходе.

В ответ Газанфер только молча опустил глаза, взглядом указывая куда-то вниз. Сафия моментально сообразила, в чем дело. В кулаке евнух крепко сжимал изящные серебряные коробочки, в которых она хранила свои драгоценные пессарии — предохраняющие от зачатия тампоны, которыми снабдила ее Айва.

— Я нашел их в носилках, когда укладывал вещи, — объяснил Газанфер.

— Конечно. Там я и держу их. На случай, если… — Господи, возмутилась про себя Сафия, неужели это бесполое существо, полумужчина, ждет, чтобы она растолковала ему, для чего нужны пессарии?!

Но слова замерли у нее на языке, так и не сорвавшись с губ. Сафия вдруг заметила, что Газанфер держит обе коробочки, обернув их краем своей накидки и стараясь не касаться их руками. Обе были открыты. В одной истекали жиром кусочки курдючного сала, дно другой было сплошь заляпано черным дегтем. Царившая в носилках одуряющая жара заставила свечи растечься, превратив их в отвратительные липкие комья, потерявшие всякую форму.

— Все в порядке, Сафия? — держа кобылу под уздцы, окликнул ее Мурад.

— Все хорошо, — беспечно откликнулась она. Потом, повернувшись к евнуху, тихонько шепнула, понизив голос так, чтобы не услышал принц: — Ничего страшного, Газанфер. Спрячь их куда-нибудь. Лучше всего положи в лед, где ты держишь свой шербет. Потом я займусь ими сама.

— Да будет воля Аллаха, — услышала она, усевшись на лошадь.

Кожаное седло, гладкое, нагретое солнцем, ласкало ей ноги, и, как ни странно, Сафия вдруг почувствовала себя спокойнее. Заметив, что по-прежнему сжимает в руках букетик полузавядших астр, она швырнула его на землю, сжала поводья и ударила кобылу задниками своих туфель из мягкой желтой кожи.

Даже не оглядываясь, Сафия чувствовала, как взлетают в воздух все шесть ее косичек. Едва дождавшись, когда они отъедут подальше от того места, где затуманенные слезами глаза Ниобы, казалось, обжигали ей спину, она тут же стащила с себя затканную золотом жесткую головную повязку и небрежно повесила ее на луку седла. Заплетенные в косы золотые шнуры хлестали Сафию по бокам, возбуждая ее. Сильный ветер бил в лицо, пробирался сквозь тонкое полотно рубашки и приятно холодил грудь. Мокрая от пота кожа покрылась пупырышками, и Сафия почувствовала, как приятно сжались и затвердели соски ее грудей.

Она полной грудью вдыхала сухой, раскаленный солнцем воздух, стараясь выжать из него хоть капельку влаги и ощутить аромат позднего лета. Но все, что она чувствовала, был запах сухого гнилого дерева. Он наполнил ее с такой силой, что Сафия даже испугалась: ей казалось, еще немного и она вспыхнет на солнце, как это дерево. Сафия погнала лошадь галопом, то ли стремясь избавиться от напряжения, то ли для того, чтобы острее почувствовать его.

Ветер сорвал с ее лица вуаль, и она билась у нее за спиной, словно знамя во время жаркой битвы. Сафия не оглядывалась: она и без того знала, что Мурад последует за ней, как и положено хорошему солдату. Наверное, так солдаты, завидев впереди развевающееся на ветру знамя, бросаются за ним в самое пекло, забыв обо всем. Неужто слава настолько сладка, что они не помнят о смерти и не страшатся ее, а мечтают лишь о том, чтобы заключить ее в свои объятия? Возможно, в такие минуты смерть представляется им прекрасной девушкой, гурией из рая, о которой мечтает любой мужчина?

Представив — Сафия помнила, что так учил Коран, — что сейчас она тоже летит вперед, стремительно приближаясь к райскому месту, где ее ждут страстные, ненасытные в любви юноши, девушка зажмурилась, и из груди ее вырвался хриплый стон. Сказать по правде, религиозные рассуждения никогда особо не волновали ее. Она старалась пропускать эти разговоры мимо ушей и сейчас была не слишком уверена, ждут ли эти райские наслаждения и ее, или же они предназначены исключительно для Селима. Привыкнув даже мысленно считать, что мир создан только для нее одной, Сафия давно уже сделала вывод, что и в райских кущах все будет так, как она захочет. Представив, что ждет ее, она вдруг ощутила, как сладкая дрожь пронизывает ей бедра. А кобыла, почувствовав волнение хозяйки, рванулась вперед еще быстрее.

Слуги, вооруженная стража, даже охотники остались позади, скрылись, как солнце, за чередой тянувшихся на западе гор. А впереди вставала громада Боза, Серых Гор, именно туда и лежал их путь. Словно в насмешку над тем скучным именем, которое им дали, сейчас, в отблесках заката, они сияли так, словно были выкованы из чистого золота.

Впрочем, спешки особой не было. Еще перед тем, как тронуться в путь, они решили, что остановятся на ночь у подножия гор. Рабы, которых отправили туда накануне, наверное, уже ставят шатры и готовят ужин. Другие, кому было поручено заниматься охотой, тщательно отбирают соколов и гончих, проверяют путы на ногах у ловчих птиц и шелковые силки, осматривают копья и стрелы. Так что ей нет никакой нужды гнать кобылу галопом.

Сафия не собиралась сбегать от Мурада. В конце концов, без Мурада у нее нет ни малейших шансов добиться той власти, к которой она всегда стремилась. С ним были связаны все ее надежды. И потом… Она вдруг вспомнила, как он красив. Мурад снова встал перед ее глазами — в заново намотанном вокруг головы тюрбане, с веселыми искорками в глазах, еще посмеивающийся про себя шуткам обедавших вместе с ним офицеров. Достаточно только оглянуться через плечо, и она вновь увидит его — ничуть не менее привлекательного, хотя сейчас его и окутывает облако пыли, поднятое копытами ее лошади.

Нет, Сафия догадывалась, что нетерпение, которое сейчас гнало ее вперед, никак не было связано с предстоящей наутро охотой. Не томило ли ее тайное желание ускользнуть из той театральной ложи, где принц вряд ли способен доказать, что он на самом деле принц? Разве вместо этого не мечтала она заставить его добиться успеха в том мире, где ошибкам нет места?

Не успела она подумать об этом, как слева от нее, среди деревьев, открылась узкая прогалина. Словно в подтверждение своих мыслей Сафия вдруг резко дернула поводья и свернула на узкую, чуть шире ее паланкина, изрытую глубокими колдобинами дорогу. Кусты орешника сомкнулись у нее за спиной. Подлесок оказался на редкость густым. Ветки деревьев спускались так низко, что хлестали Сафию по лицу, дергали красные шелковые шальвары, но девушка ничего не замечала.

— Сафия, не надо! — Убедившись, что она не обратила ни малейшего внимания на его слова, Мурад рассердился. — Стой! — Это уже была не просьба, а приказ.