рода «радость». В моей студии тишина и покой, потому что на часах ночь, и работает только отельное крыло. Приехавшие на трёх- или семидневную СПА-программу бродят по лобби и сидят в стильном баре: кто-то во фруктовом, кто-то в алкогольном – в зависимости от величины проблем с мужем и плана занятий. А в студии тишина. В студии перекати-поле, не играет музыка, лежат на местах все вещи, не звучит мой голос. Панорамное остекление открывает вид на реку, и это всегда красиво – и зимой, и летом. Из этого окна никогда не видна грязь, тут не существует ничего нелицеприятного, и можно, ничего не делая, погрузиться в себя и рефлексировать до потери сознания. Я хочу рефлексировать.

– Ты че тут? – Ника всегда бесцеремонная и шумная. Она ни за что не дала бы остаться тут в одиночестве, но я надеялась до последнего, что проскочу незамеченной.

– Ничего. Расслабляюсь, рефлексирую.

– А-а-а, – тянет она и падает рядом.

Мне не нужно открывать глаза и смотреть на неё. Ника высокая, крепкая. У неё короткие и всегда помятые волосы, они такие тонкие, что даже чистые выглядят прилизанно. Нику это не беспокоит, она выше внешности и того, что о ней думают. У Ники крутые футболки, хоть на них и может оказаться неуместное пятно. У каждой её футболки есть история. Она не выбрасывает вещи, потому что зачастую это что-то культовое, на что она долго копила или просила кого-то это откуда-то привезти. Эту майку привезли из штатов, и ей уже семь лет, она фирменная и дико крутая, висит, обрисовывая косточки позвоночника. А эта футболка такого-то бренда, она свободная и бесформенная – на три размера больше, но там принт, который кто-то сделал для чего-то. Ника не сочетает цвета и носит, что хочет. У неё поясная сумка. У неё грубые спортивные сандалии. У неё крутые ботинки. У неё странный дорогой плащ. У неё есть мнение, и она его придерживается, пока не сменит.

– Че, как Марк? – Ника садится, скрестив по-турецки ноги, и укладывает длинные руки на колени. Её движения всегда размашисты и широки, иногда Ника делает больно, не желая того, но всегда извиняется.

– Норм. Не помнит, почему мы разводимся.

– А почему вы разводитесь?

Она часто задаёт мне этот вопрос и ждёт, что я сформулирую что-то определенное, но у меня никак не выходит. Она против разводов, она не видит у меня в жизни реальных проблем, она не считает, что Марк где-то неправ, она винит во всем меня и хочет, чтобы я была ещё сильнее. Она считает, что Марк, как и многие другие мужчины, живёт инстинктами, а я этому потакаю. Ей кажется, что я заморачиваюсь, а я сравниваю это с проблемной кожей. Смешно, но порой самая блестящая и прыщавая кожа нуждается в увлажнении, а не сушке. Так вот и я – перешла все границы в превращении себя в эмоционального киборга, а нуждаюсь в утешении. Но Ника считает иначе, Ника считает, что мне нужны дополнительные серии пинков под зад.

– Потому что, – вздыхаю я, и Ника кивает.

Она не в разводе и не собирается, и она списывает это на свою мудрость, но в действительности мудр её муж. Все это знают и все кивают на них, приводя пример как хороших, так и плохих отношений. Они подходят под любую ситуацию и в разговоре возникают часто, потому что Ника крутая и её любят абсолютно все. И уважают. И боятся.

– Твоя мама была сегодня, – говорит Ника, трогая мою руку. – Искала тебя.

– У неё есть мой номер телефона.

Я устала.

Но я не собираюсь на это жаловаться. Мне нужна рефлексия. С самой собой. Я знаю, как себе помогать, но меня не оставляют в одиночестве. Все те люди, которые избегали меня раньше – теперь идут ко мне, приходя на смену детям, мужу, отцу, свекрови. В момент, когда я рассчитываю на тишину, снова оказываюсь в гуще событий. Как мне помочь Марку, если я не могу помочь себе?

– Мне показалось, что она очень переживает за тебя… – Ника говорит тихо. Это для неё нетипично, когда тон становится таким – значит, она волнуется и хочет вразумить.

Для этого у неё два метода: удар по лицу и вот такой тихий вкрадчивый голос.

– Нет, Ник. Она хочет меня поучить, чтобы создать видимость наличия воспитания. Но делать это нужно было…

Я продолжаю говорить, а сама отключаюсь. Губы шевелятся, а язык складывает все в слова. Я сотню раз это все рассказывала Марку, Маше, Ларе. Сотню раз слышала в ответ что-то размазанное, потому что никто не станет лезть в твои дела, и никому они в действительности не интересны.

Я не слежу за словами и ловлю себя на том, что если бы однажды Соня избегала меня и моих уроков – я бы не смирилась. Не замолкаю ни на секунду, а я внутренне пережёвываю мысль, которая пришла ко мне не так давно: я и правда переросла собственную мать, как детскую куртку, а делать так нельзя. И вот теперь она хочет со мной поговорить, а я уверена, что это просто отнимет моё время. И взять бы сейчас телефон, набрать номер, но нет сил. Я услышу вой и плач – с годами ничего не меняется.

– Марк-то что? – в какой-то момент спрашивает Ника. Насчёт матери она тоже со мной не согласна, хоть я и знаю наверняка, что со своей она не общается, беспрестанно виня её в жестокости и несдержанности.

– Жив. Хотел меня трахнуть.

– И? – Ника улыбается. Она любит секс и активно его изучает путём подписок на секс-блогеров, самопознания и прочее и прочее.

– И я поняла, что я для него малознакомая девчонка, которую можно безболезненно…

– Стоп, и?

– И что?

– Поговорим? – голос Ники убаюкивающий, и я хочу ей доверить все, что у меня есть. Как когда-то в две тысячи девятом. Ника моя подруга и мой враг одновременно. Лучшая подруга и лучший враг. Ложусь на пол, раскидываю конечности звездой и хочу включить музыку, но знаю, что там будут стандартные сборки для йоги. – Ну? И чего ты боишься?

– Ну, во-первых, я его