Однажды Белков позвонил и сказал:

– Предлагаю тебе съездить со мной к поэту Олегу Григорьеву.

Я про Олега кое-что слышал. Все читали его знаменитое четверостишье:

Цитирую, пардон, по памяти.

– С радостью навещу поэта Григорьева, – ответил я.

– Только я заеду на работу и возьму спирта, – добавил Белков.

Для меня уже казалось естественным ехать в гости к поэтам не с пустыми руками. Вспомнить точно не могу, но мы укатили куда-то далеко на юг – в Дачное или в Купчино. Стоял теплый сентябрь. Живой классик проживал на первом этаже блочного дома. По крайней мере, на одном из первых. Это оказался мужчина средних лет с несколько одутловатым лицом, ниже среднего роста. Он ввел нас в комнату, а увидев бутылку спирта, которую Белков сразу же вручил классику, резко оживился. Из кухни пришла замызганного вида женщина и унесла спирт разводить. По началу разговор не клеился, но после первой рюмки Олег поднял с полу школьную тетрадку, открыл ее, сказал:

– Вот новое вчера написал. А то, что позавчера написал, ханыги использовали. Они на моих тетрадках селедку раскладывают.

Олег Григорьев тоже был гениален. Чем короче он писал, тем убедительней. Некоторые стихи умещались в одну строчку. Где-то часа через полтора, проведенных со стихами и спиртом, Григорьев вдруг встал перед нами на колени и сказал просящим шепотом:

– Не бейте меня, пожалуйста.

– Что вы! Что вы! – воскликнули мы с Белковым и поспешно ушли.

Постановление ЦК, которое я вспоминал, думаю, было результатом аналитической работы, проведенной специалистами из госбезопасности. В среде творческой молодежи росло недовольство. Социальные, как теперь говорят, лифты перестали работать. Творческие союзы каменели. В стороне от них старались проявить себя непризнанные художники, литераторы, надвигалась, как Мамай, русская рок-музыка. Власть хотела дать отдушину для недовольных, стала что-то инициировать – так появился Клуб молодых литераторов при Доме писателей, литературный Клуб-81, разные объединения художников, в 1981 году был создан и Ленинградский рок-клуб.

Стану я входить в 80-е ленинградские годы по направлениям. Для начала разберусь с литературой и расскажу, какие препятствия стояли перед человеком, желавшим делать карьеру литератора. Расскажу и о тех бонусах, которые приносило литературное признание.

Как я пытался стать писателем… Не буду говорить о гекатомбах времени, уходивших на освоение основ ремесла. А расскажу я о процедуре карьерного роста.

У ленинградца, начавшего писать рассказы и повести, было три пути. Первый: написал, напечатал текст на машинке, прочитал сам себе, положил в стол и забыл. Второй путь предполагал вращение в кругах непризнанных гениев, отвергнутых литературой официальной. А значит, участие в разных домашних читках, машинописных журналах самиздата, публикация где-нибудь в странах НАТО, конфликт с властями и отъезд из Советского Союза в поисках более сладкого хлеба. Или, для самых упорных и зловредных, отправка на зону…

Первый путь меня не устраивал, по второму я слегка потоптался – имел разных пишущих знакомых из заходивших в кафе «Сайгон». Как-то мне намекнули на то, что помогут опубликовать текст на Западе, я даже загорелся, не понимая, к каким последствиям сия забава может привести. Но разговор продолжения не имел. Мне хотелось хорошо писать и прозу публиковать. Советская власть предлагала ряд последовательных действий. В Ленинграде существовало множество так называемых литературных объединений. Какой-либо публикуемый автор, член Союза писателей, за зарплату собирал на базе или клуба, или редакции многотиражной газеты начинающих авторов, проводил с ними встречи, авторы что-то читали, затем обсуждали. Высказывался и руководитель. Если появлялся талант, его рекомендовал для участия в конференции молодых писателей Северо-Запада. Такое шоу каждые два года проходило в стенах Дома писателей на улице Воинова, в бывшем дворце графа Шереметьева, это наискосок от Большого дома Комитета государственной безопасности. Если молодого положительно отмечали, то могли последовать публикации. В Ленинграде существовал популярный молодежный журнал «Аврора». Имелись пионерские журналы «Костер» и «Искорка». Первый считался всесоюзным и выходил тиражом почти в миллион экземпляров. Вторые были местного разлива, но более демократичны в общении с молодыми авторами. В так называемые толстые журналы «Нева» и «Звезда» пробиться считалось запредельной мечтой.

Вообще, нужно было погружаться в среду, со всеми знакомиться, заводить друзей и собутыльников. Тут каждый изобретал свою методику. Некоторые нажимали на женскую, то есть более слабую половину советского анахронизма. Так, например, богемно-сайгонский поэт-сердцеед Витя Ширали, имевший порочащие связи в антисоветской среде, умудрился в самую глухую пору так называемого застоя опубликовать книжку в партийном Лениздате.

Если у начинающего автора с продвижением на низовом уровне проблем не возникало, то он мог попасть в сборную Ленинграда по литературе и поехать в Москву на Всесоюзное совещание молодых писателей. И там завести еще больше новых знакомых. Некоторые, взрослые и дипломированные специалисты в технических областях, поступали на заочное отделение московского Литературного института, получая квалификацию редактора. Но главное, постепенно обрастали знакомствами и полезными связями. Не у всех получалось извлечь из этого пользу, хотя бы для здоровья. Поэт Геннадий Григорьев, недоучившийся филолог, я его цитировал, когда вспоминал Ленинградский университет, превращал свои поездки на сессии в безостановочный банкет. Вместе с русскими авторами в Литинституте учились писатели из союзных республик. Они жаждали переводов на русский язык. Происходило это приблизительно так. Произведем реконструкцию событий.

В комнату институтского общежития, куда поселили Геннадия, робко стучат.

– Войдите, – вальяжно произносит ленинградский мэтр.

Распахивается дверь, в нее входит, заискивающе улыбаясь, человек с Кавказа. В руках у него поднос. На подносе армянский коньяк, вино «Лыхны», бастурма, гроздья винограда.

– О чем поэма, коллега? – снисходительно спрашивает ленинградец.

Южанин накрывает на стол. Произносит первый, второй, третий тост за Ленинград, а затем объясняет:

– Гордый мужчина увидел красавицу у реки. Он решает обратиться к ее отцу. Он хочет жениться. Горы вокруг такие прекрасные, и орел гордо парит между ними. Но братья красавицы решают помешать…