Нетерпением делу не поможешь. Эмоции, кстати, не более чем психофизиологическое состояние организма, а потому подчиняются регулированию. Коринф усилием воли изгнал досаду, призвал спокойствие и решимость, потом сел за пульт управления и произвел математические расчеты, насколько это позволяли неполные данные. Несколькими быстрыми движениями остановил корабль, развернул его и запустил в направлении Солнца.

Коринф не стал будить Льюиса. Пусть проспится после шоковой перенастройки. К тому же физику хотелось побыть наедине с собой и поразмыслить.

Вспомнились проведенные в поле торможения кошмарные недели. Их жизнь после выхода Земли из поля напоминала сон. Цепочки рассуждений, позволившие в считанные месяцы реорганизовать весь мир и построить корабль, были слишком неуловимы и ветвисты, чтобы за ними мог уследить разум человека-животного. Спустя некоторое время болтовня и отчаянные прожекты Питера и Льюиса сменились апатией и ощущением безнадежности. Они тупо ждали, когда какая-нибудь случайность либо вызволит их, либо уничтожит.

Что ж, подумал Коринф краем разума, занятого десятками мыслей одновременно, так вышло, что случайность нас вызволила.

Умопомрачительное величие космоса вызывало неизбывную радость – корабль возвращается домой, целый и невредимый. При этом новое спокойствие, которым Коринф окружил себя, оставалось прочным, как броня. Наступит время, и он его сбросит, однако само обладание этой возможностью переполняло душу восторгом.

По сути, история человечества представляла собой бесконечную борьбу между интеллектом и инстинктами, неподвластными разуму физиологическими ритмами и шаблонами сознания индивидуального происхождения. Теперь разум окончательно взял верх. Для Коринфа давно дремавшую в нем перемену вызвал шок от возвращения нервной деятельности в полноценный режим. Теперь перемена ожидала все человечество – неотвратимо и, возможно, очень скоро.

Трудно было сказать, как она повлияет на природу человека и человеческое общество. Личность сама собой будет подстраиваться к требованиям обстоятельств, осознанных с помощью высокоразвитого разума. Нет, человек не превратится в робота, но он перестанет напоминать себя прошлого. Когда методы самоконтроля будут полностью освоены, психосоматические болезни исчезнут, и даже физические потребности будут в значительной мере управляться волей. Никто не будет чувствовать боли, каждый сможет в достаточном объеме изучить медицину, чтобы помогать другим. Врачи станут лишними.

А что потом? Бессмертие?

Нет, вряд ли. Человек все еще очень смертен. Даже сейчас его ограничивают естественные пределы возможностей. Истинно бессмертного человека раздавит груз его собственного опыта, потенциал его нервной системы истощится.

И все-таки вполне можно достичь долгого – в несколько веков – срока жизни. Постепенное дряхление исчезнет.

Человек разносторонний, человек разумный… так до бесконечности!

Звезда мало чем отличалась от Солнца – чуть крупнее, чуть краснее, и у нее тоже имелись планеты. Одна – похожая на Землю. Коринф ввел корабль в атмосферу с ночной стороны.

Детекторы сканировали поверхность. Радиация в норме, а значит, здесь не знакомы с ядерной энергией. Зато есть светящиеся холодным голубым светом города, механизмы, радиостанции и межпланетные коммуникации. Корабль засек ночные разговоры – анализ потом покажет, на каком языке.

На снимках, сделанных в долю секунды, когда корабль бесшумно проносился у них над головой, туземцы выглядели как гуманоиды, двуногие млекопитающие, покрытые зеленоватой шерстью, с шестипалыми конечностями и совершенно нечеловеческими черепами. Толпы на улицах городов трогательно напоминали Нью-Йорк. Чуждые землянам по внешнему облику, инопланетяне не отличались от них образом жизни и непритязательностью желаний.

Еще один тип интеллекта, еще один разумный вид – человек не одинок в безбрежных просторах пространства-времени. Когда-то раньше такое открытие стало бы эпохальным. Теперь же оно лишь подтвердило гипотезу. Существа, разгуливающие внизу, понравились Коринфу, и он пожелал им всего доброго. В то же время они были для него лишь разновидностью местной фауны, животными.

– Они, похоже, намного осмотрительнее, чем мы были в прошлом, – заметил Льюис, пока корабль ходил зигзагами над планетой. – Я не вижу здесь ни войн, ни подготовки к войнам. Возможно, они переросли агрессивность еще до того, как вышли на уровень машинной технологии.

– Или на всей планете существует единое государство. Один народ победил и поглотил остальные. Это могут показать только дальнейшие исследования, но я не намерен здесь надолго задерживаться.

Льюис пожал плечами.

– Пожалуй, ты прав. Полетели дальше. Глянем одним глазком на дневную сторону, и хватит.

Несмотря на растущее самообладание, Коринф не мог полностью подавить нетерпеливость. Льюис был прав, предлагая осмотреть хотя бы те звезды, которые попадались по пути домой. На Земле потерпят пару лишних недель, а информация действительно важная.

Проведя несколько часов в атмосфере планеты, «Шейла» вновь устремилась к звездам. Планета быстро уменьшалась за кормой корабля, солнце превратилось в точку и исчезло, темнота поглотила целый мир с его формами жизни, эволюцией, историческими эпохами, борьбой, славными победами и разгромными поражениями, мечтами, ненавистью, страхами, надеждами, проявлениями любви и тоски, всем сложным бытием миллиардов разумных существ.

Глядя в иллюминатор, Коринф позволил душе ощутить трепет безысходности. Космос был чересчур огромен. С какой бы скоростью ни перемещались люди, как бы далеко в будущем ни забирались, с каким бы упорством ни вели борьбу, все это будет не более чем мимолетным всплеском в потерянном уголке великого океана безмолвия. Даже одна-единственная галактика-песчинка в этом океане была настолько непостижимо велика для человека, что разум Питера и теперь не мог вместить в себя это осознание. Галактику невозможно изучить и за миллион лет, а ведь дальше находились другие сияющие звездные архипелаги, невообразимая бескрайность. Путешествуй человек до конца самого космоса, он и тогда не преодолел бы его равнодушной необъятности.

Вывод приносил ощущение собственной малости, которого недоставало новому холодному разуму. Неплохо знать, что всегда найдется новый рубеж и новый вызов. Ощущение ледяной безбрежности будет сплачивать людей, побуждать их обращаться друг к другу за утешением, научит уважать все формы жизни.

В тишине Льюис медленно произнес:

– Мы посетили девятнадцать планет. На четырнадцати из них обитают разумные существа.

Память Коринфа быстро воспроизвела картины увиденного: горы, океаны, леса других миров, жизнь – либо цветущая, либо едва сводящая концы с концами, – сознание, подчинившее своей воле слепую природу. Они увидели фантастическое разнообразие форм и цивилизаций. Хвостатых дикарей, с воем прыгающих в болотах. Хрупких, мирных существ с серой, словно свинец, посыпанный серебряной крошкой, кожей, выращивающих огромные цветы для неизвестных символических ритуалов. Мир в дыму и молниях смертельной ядерной схватки между разными странами, уничтожающими свою культуру в истерическом припадке ненависти. Кентавров, летающих между планетами своей солнечной системы и мечтающих о покорении звезд. Дышащих водородом чудовищ, живущих на мерзлом ядовитом гиганте, образовавших три совершенно разных вида, – настолько огромны были здешние расстояния. Всепланетную цивилизацию двуногих, почти идентичных людям существ, потерявшую гибкость до такой степени, что любая индивидуальность была стерта, а само сознание начало угасать из-за того, что независимую мысль заменил жесткий, как в муравейнике, распорядок. Отряд тупорылых особей, выращивающих особые растения на все случаи жизни, живущих в праздности и лени посреди тропического рая. Народ – один из многих других, обитающих на планете с кольцом, – отказавшийся от погони за богатством и властью и страстно преданный искусству. О, они повидали много странных миров; эволюционное разнообразие вселенной не укладывалось в голове, но и в нем Коринф видел характерный рисунок.