Надина перестала плакать и уставилась на меня круглыми глазенками.

— Ты любишь папу и сестер, потому что они тебе не делают ничего плохого. Они любят тебя, и ты отвечаешь любовью. Я не знаю, что у тебя произошло с мамой, но, видимо, она тебя сильно чем-то обидела или разочаровала. И в этом нет твоей вины.

— Да, обидела. — Лицо девочки вытянулось при воспоминании о прошлых огорчениях, и нижняя губа обиженно выпятилась. — И с папой они постоянно ругались. Как сейчас с Камиллой.

— Когда человек постоянно делает что-то, что тебя обижает, откуда взять любовь к нему? Ты не должна винить себя, что ты не любила маму. Но она умерла, и тебе надо найти в себе силы простить ее. Для самой себя, — вздохнув, вспомнила я, что смогла простить Лероя, только когда он умер. В чем раскаивалась до сих пор. — Обиды нельзя копить, они отравляют сердце, — добавила я, показав на левую часть груди.

Да, Надина сейчас не поймет того, что я говорю. Но слова отложатся и, может быть, когда-нибудь найдут отклик в нужный момент.

— Камилла становится похожей на маму, — пожаловалась Надина. — Такая же злая и всех обижает.

Я не стала одергивать девочку, чтобы она не говорила так об умершей матери. Должен же быть в ее жизни кто-то, кому она расскажет о том, что ее беспокоит, не боясь осуждения. Иначе она просто закроется, как улитка в домике, и больше не доверится.

— Вы все по-разному переживаете смерть матери, — вздохнула я. — Камилла — вот так ощетинившись. Конечно, это не лучший вариант, но будем надеяться, что это пройдет. Скажи, пожалуйста, тогда, как мне тебя лучше называть? Может, Памела, как папа и Камилла? Почему ты тогда сказала, что тебе все равно?

— Все бы подумали, что я не люблю маму, — опустив глаза, тихо сказала Надина.

— Ты боялась осуждения. Напрасно. Ты сама вправе решать, как тебя звать. Камилла же выбрала себе имя, и ее никто не осудил. Скажи, что имя Памела тебе больше нравится.

— Но имя Надина мне тоже нравится. Оно красивое, — засомневалась девочка.

— Очень красивое. У тебя есть время подумать. Это не к спеху. Но чтобы не путаться, давай я тоже буду называть тебя Памелой, как все. А то со стороны это странно звучит и путает людей. Хорошо?

— Хорошо, — облегченно согласилась девочка. Выбор сделан за нее, и в данный момент это ее обрадовало.

— А сейчас давай настраиваться на крепкий сладкий сон. Ведь у нас завтра столько дел! Ты поможешь мне украсить комнату Мири к ее приезду? Давай я тебя обниму, как обычно. Ложись, да, вот так. И скажи, воздушные шарики каких цветов развесим? Одного цвета или разные? Разные? Хорошо. А по краю потолка или в середине висеть будут? В середину? Ладно. А…

Я заговорила девочку приятными хлопотами, она расслабилась и быстро уснула.

Я раздумывала, что мне делать, идти ложиться спать в свою комнату или дождаться возвращения графа? С одной стороны, хотелось узнать, как там маленькая Мири. И граф все-таки хозяин, надо быть учтивой. С другой стороны, встречаться с графом после сегодняшнего утреннего инцидента в библиотеке было страшно. Да еще вдруг подумает, что я его жду не из вежливости, а… Ну, в общем, не так поймет мое внимание.

Подумав об этом, я решила идти спать и не искать встречи с графом. И наткнулась на него, выходя из спальни Надины. То есть Памелы. Надо и про себя теперь ее так называть, чтобы не путаться.

— Добрый вечер, Имма. — Граф был усталый, но в глазах плескались синие искорки веселья.

— Добрый вечер, мэллорд.

— Вы уже уложили Памелу? Вот этим вот методом? — весело обвел он руками круги у себя на груди.

Мои щеки вспыхнули. Издевается, гад.

— Да, — процедила я.

— Какой действенный метод. Надо будет иметь в виду, когда случится бессонница.

Граф говорил серьезно, но в его глазах плескался смех. Ах, вот как!

— С вашими дочерями, граф, у вас будет вечный недосып, а не бессонница. Особенно когда вернется младшая. Как она?

— Дети быстро идут на поправку, Имма. Она уже как будто и не помнит, что еще пару дней назад не могла оторвать голову от подушки. Однако ей нужен постельный режим еще на какое-то время. Честно говоря, не знаю, как вы справитесь. Но вы конечно же справитесь! Я в вас верю! — расплылся он в широкой ехидной белозубой улыбке.

Так, что сразу захотелось пересчитать все зубы. Кулаком.

— Я постараюсь. Но не обещаю. На всякий случай я позаимствую у вас пару галстуков. И просто привяжу непоседу к кровати. Зато лекари похвалят за соблюдение постельного режима.

Граф рассмеялся негромким низким смехом.

— Наверное, только так вы с моей младшей и справитесь. Я пойду проведаю Пэм. Спокойной ночи, Имма, — мягко и бархатно, словно перышком пощекотал, сказал граф.

— Спокойной ночи, мэллорд.

— Да, кстати, Имма, совсем забыл. Завтра вечером приедут три девушки на должность горничной. Выберете ту, которая вам понравится.

— Я?! А почему не Ливия?! — поразилась я.

— Я хочу, чтобы она устраивала вас. Ведь Ливию не волнует, как проводит свои ночи горничная.

Не дождавшись моей реакции, он скользнул в дверь детской.

А я осталась стоять с открытым ртом. Что он этим хотел сказать? Что Ливию не волнует. А меня да? Что это за намеки?

С утра мы все готовились к возвращению Миреллы. Памеле отец разрешил на этот день остаться дома. Только Камиллу отправил в академию. Впрочем, та не протестовала — нянчиться с младшей сестренкой целый день куда менее интересно, чем провести его в академии среди друзей-ровесников.

Мы с Памелой украшали спальню Миреллы и переносили туда ее игрушки, чтобы девочке было нескучно соблюдать постельный режим. Я посоветовала графу, чтобы лекари сами провели с девочкой перед отъездом беседу о необходимом режиме. Понимая, что я для Миреллы еще совсем не авторитет и вряд ли девочка будет меня слушаться, граф согласился. Пообещал вернуться пораньше и выразил надежду, что мы с Ливией продержимся до его возвращения. Я сухо заверила, что постараюсь.

За дни, проведенные в лечебнице, Мирелла еще больше похудела и осунулась, хотя, казалось, куда уж больше. На ее лице остались одни огромные черные глаза, которые радостно вспыхнули, когда граф занес на руках девочку в комнату. Но вот они остановились на мне и зло сверкнули.

— Что здесь делает эта курица? — зло спросила она, пытаясь меня задеть.

Граф разрывался между тем, чтобы осадить дочь, и сдержаться по отношению к слабому ребенку.

— Элли, я же уже сказал, мэлл Имма, как только узнала, что с тобой случилось, сразу пришла к тебе в лечебницу. И согласилась стать вашей гувернанткой. Как вы и хотели, — мягко, насколько мог, сказал граф.