что в результате беспрецедентной по тем временам кровавости войны, впервые общественное мнение многих европейских стран начало склоняться к тому, чтобы войну рассматривать как преступление. Росло и ширилось требование предать Вильгельма и его главных генералов международному суду. Под прямым давлением германского генералитета Вильгельм наконец согласился отречься от престола и в ночь с 9 на 10 ноября бежал в нейтральную Голландию, где получил политическое убежище. Тем временем восстания переросли в гражданскую войну. Завершилась она победой умеренных социал-демократов. Большевистское крыло социализма проиграло по крайней мере отчасти благодаря опыту, приобретенному германской армией за время оккупации ею части России, где она наблюдала, как разброд и раскол в антибольшевистском лагере дал возможность большевикам захватить страну (к этой теме мы еще вернемся). В Германии умеренные социалисты понимали, что без помощи армии, возглавлявшейся ненавистными им правыми монархистами, большевиков не одолеть, а немецкому генералитету, ненавидевшему всех социалистов, было понятно, что их эра прошла и без популярной политической программы в гражданской войне победить невозможно. И вот сменивший ушедшего в отставку Людендорфа на посту начальника генштаба, генерал Тренер предоставил в распоряжение главы демократических социалистов Эберта свои войска, убедив Гинденбурга согласиться на такое сотрудничество и остаться на посту главнокомандующего. Так возникла Веймарская республика из крайне непрочного союза двух ненавидевших друг друга сил: социал-демократов и архиконсервативной военной верхушки. С самого начала была ясна ненормальность и непрочность этого государства, буквально построенного на песке благодаря демократическому утописту — Вильсону.

Тут следует указать, что, во-первых, демократии и республики в политической истории мира — исключение. Гораздо

137

более характерны авторитарные режимы разного типа и разной степени деспотичности. Так что «демократическая девственность» президента Вильсона вряд ли бы пострадала от признания германской монархии, особенно в редакции Баденовской конституции, тем более, что среди союзников США в Первой мировой войне была и авторитарная Япония, не вызывая никаких с его стороны протестов. У каждой страны, у каждого народа есть какие-то свои традиции государственного или племенного общежития. Они могут нравиться или не нравиться, но перемены бывают здоровыми и прочными, только если они хоть частично опираются на национальные традиции. Могут привноситься влияния и идеи, культурные и политические, извне, но эти привнесения бывают успешны только, если они как-то органически сливаются с существующими традициями данной страны, как прививка нового растения или породы к дереву. Германия была традиционно монархическим, авторитарным обществом высокой дисциплины. Она могла демократизироваться. Именно такой путь обещала Баденовская конституция, но неожиданное установление республики в пораженной и униженной стране монархической традиции было настолько «непочвенно», что с самого начала ей грозил обвал, наступивший наконец, как мы знаем, с приходом к власти Гитлера в 1933 году. Не имея опыта установившихся демократических государств, опирающихся на реалистический компромисс между принципом свободы и необходимыми ее ограничениями на практике, Веймарская конституция новоиспеченной Германской республики ввела принцип абсолютной пропорциональности в выборах, в результате которой в парламент попадали представители всевозможных микроскопических партий, делая невозможным создание хоть сколько-нибудь прочного коалиционного правительства. Фактически со дня принятия этой конституции до прихода к власти Гитлера власть пребывала почти в постоянном кризисе, с бесконечными внеочередными выборами из-за провала правительств. При слабом и нетрадиционном для Германии республиканском правительстве единственной авторитетной и стабильной силой оставалась армия, отождествлявшаяся народом с героизмом, патриотизмом и жертвенностью — все ценности глубоко

138

сидевшие в германской душе. Отсутствие стабильности и слабость демократии, с одной стороны, и авторитет армии, то есть в конечном счете авторитаризма, с другой, и составляли один из важнейших факторов разочарования немцев в демократии и избрания ими блока национал-социалистов с национал-монархистами в 1933 году.

Возвращаясь к 1918-1919 годам, следует заметить, что в результате германской гражданской войны, во-первых, на внутреннем фронте создался прецедент вмешательства генералитета в политическую жизнь республики, что в конце концов приведет к избранию президентом фельдмаршала Гинденбурга, монархиста по убеждениям, который в своем завещании предлагал восстановить монархию. Во-вторых, во внешнем мире благодаря решающей роли генералитета в спасении Германии — а то и всей Европы — от большевиков почти смолкли голоса, требовавшие предать немецких генералов международному трибуналу. Что касается мирных переговоров, то у союзников было три альтернативы:

1. Следовать первой части вышеприведенной речи Вильсона (его так называемых «14 пунктов») — вести переговоры с существовавшим на данный момент германским правительством, заключить мир на условиях, которые не унижали бы достоинства германской нации, и не вмешиваться во внутренний немецкий вопрос о форме правительства.

2. Заставить Германию отказаться от монархии, ввести демократическую государственную систему, что соответствовало второй части речи Вильсона, но в таком случае не возлагать вину за войну на это новое правительство, тем более, что оно в основном состояло из социалистов, которые еще в начале 1917 года требовали выхода Германии из войны. Это Вильсон и сделал. В переговорах он дал четко попять, что вина за войну возлагается не на весь германский народ и на новое правительство, а лишь на исчезнувшее старое имперское правительство. Такой подход требовал бы мирного договора, основанного на равенстве и взаимном уважении между обеими сторонами, а затем возвращения Германии в нормальную международную жизнь.

3. Принять французское предложение, а именно расчленить всю Германию на мелкие государства, существовавшие

139

до создания Германской империи в 1871 году, ввести полуоккупационный режим контроля в Пруссии и отдать земли между Рейном и Францией под французский протекторат, чтобы Германия больше никому не угрожала.

Американцы и англичане категорически отвергли проект Франции, обязуясь, в случае германской угрозы Франции, совместно предоставить свои вооруженные силы в ее защиту. Это обязательство отпало само по себе после того, как инициатор Лиги Наций, президент Вильсон, не смог убедить американский Конгресс вступить в Лигу и вообще принимать участие в европейских делах. Америка после Версаля вернулась к своей изоляционистской политике, а Англия без Америки не чувствовала себя обязанной выполнять обязательства по отношению к Франции, ибо по Версальскому миру и по уставу Лиги Наций она обязана была это делать только совместно с Соединенными Штатами.

Вообще Вильсон и его союзники избрали самую худшую смесь из всех этих вариантов. Несмотря на его обещание вести переговоры о мире с представителями республиканского правительства Германии фактически никаких переговоров не было — немецкую делегацию в Версале к столу переговоров не допустили. Ей просто продиктовали принятые правительствами Антанты условия мира и велели их подписать, кстати, с прочерком в статье о сумме репараций, которые со временем будут потребованы с Германии. Реакция немцев на оскорбление национального достоинства была столь остра, что чуть было не привела к возобновлению войны.