— Ты собираешься втянуть нас в новую войну.

— В этом заключается основное противоречие между нами. Отношение к войне.

— Ты считаешь, что она неизбежна. Я с этим не согласен! — горячо воскликнул Калин. — Мы победили тугар и мерков, заплатив за это большой кровью. Население Руси уменьшилось наполовину!

В голосе Калина звучала горечь.

— Иногда я жалею о том, что вы не прислушались к совету Кромвеля и не уплыли на своем корабле перед появлением тугар. Вы вернулись бы после их ухода, и мы бы потеряли всего двух из десяти. Зато у нас было бы еще двадцать лет на подготовку к войне.

Эндрю выпрямился в своем кресле.

— Ничего уже не изменить, господин президент. И не забывайте, что это именно вы затеяли восстание против бояр, побудив нас вмешаться. Если бы вы тогда сдержались, то мы, скорее всего, действительно уплыли бы на «Оганките», хотя я и сейчас считаю, что это было бы ошибкой. Так что если уж на ком и лежит вина, то только на тебе, Калин. И не забывай еще одну вещь, — разгорячился Эндрю. — Мы с Пэтом прибыли в это проклятое место, имея под своим началом свыше пятисот человек. Меньше половины из них остались сейчас в живых. Спасая тебя и Русь от рабства, я потерял много хороших парней.

— Эндрю!

Кэтлин поднялась со своего места, встала между спорщиками и подлила в чашку Калина еще чая.

— Вам обоим нужно успокоиться, — бросила она. — Мы не можем изменить прошлого, и, черт возьми, никто ни в чем не виноват. Погиб каждый второй русский, и, видит Бог, я держала за руку многих из них, когда они умирали, Калин. Погибла половина мальчиков из Тридцать пятого и Сорок четвертой, и мне слишком часто приходилось быть рядом с ними в их последний час. Так что перестаньте спорить о том, что было, и на минуточку задумайтесь о том, что будет.

Оба мужчины уставились на нее и медленно откинулись на спинки своих кресел. Наполняя чашку Эндрю, Кэтлин бросила на него гневный взгляд, упрекая мужа за несдержанность. В Кине все еще кипело раздражение, и она продолжала немигающе смотреть на него, пока морщины на лбу Эндрю не расправились и он не кивнул жене, давая понять, что справился со своими нервами.

— Мы оба понесли тяжелые потери, — наконец промолвил Эндрю. — Но нашим детям не придется сражаться и приносить те жертвы, на которые пошли мы.

— Я не хочу потерять того, что нам удалось сохранить, — ответил Калин. — Мы вбухали уйму сил и средств в строительство железной дороги в тысяче миль от Рима, не получив взамен ни единого цента. Мы подставляем себя под удар — орда может счесть это провокацией.

— Значит, ты хочешь оставить другие народы на милость существ, подобных Тамуке?

— Не пытайся играть на моем чувстве сострадания! — взорвался Калин. — Что мы можем сделать? В лучшем случае, в наших силах поставить под ружье двести тысяч солдат. Четверть из них уже занята патрулированием границ на западе, юго-западе и вдоль перешейка между Великим и Внутренним морями. И эта борьба потихоньку обескровливает нас. Только в этом году мы потеряли пятьсот человек убитыми. Если начнется война с бантагами, все, чего мы добились за последние три года, пойдет псу под хвост. И что в итоге — еще сто тысяч жертв? Давай сделаем передышку, Эндрю. Будем накапливать силы еще два-три года или даже пять лет.

Потом можно будет продолжить строительство дороги на запад, и если через десять лет нам предстоит решающий бой с ордой, пусть он произойдет в тысячах миль отсюда.

Эндрю покачал головой.

— Тогда половина мира окажется полностью во власти орды. За эти десять-пятнадцать лет всадники совершат оборот вокруг света, но на этот раз они будут убивать всех, Калин, всех. И орда тоже будет собираться с силами и готовиться к войне. В этой войне нашим детям придется вдесятеро тяжелее.

— У них нет таких фабрик, как у нас, — возразил Калин. — Против нашего современного оружия у них будут только луки и старые гладкостволки. Прогресс, которого мы достигнем за эти десять лет, даст нам еще большее превосходство.

— Разве мы можем быть в этом уверены?

— Вот в чем я точно уверен, так это в том, что, если мы сейчас спровоцируем еще одну войну, нам не удастся пережить ее. Чудо при Испании не повторится дважды.

— А если бантаги сами нападут на нас? — поинтересовался Эндрю.

— Оборонительная война — это совсем другое дело. У нас есть защитные укрепления между Внутренним и Великим морями.

— Они существуют только на бумаге. Мы построили несколько фортов, но орда прорвется между ними в первые же часы кампании, и наши гарнизоны окажутся отрезанными от своих. Необходимо, чтобы на этих укреплениях ближайшие полгода трудились десять тысяч человек, тогда от этой защитной линии будет хоть какой-то прок.

Калин поднял вверх руку, признавая правоту слов Эндрю.

— Я знаю, дружище, я знаю. Но если я попрошу об этом Конгресс, они сдерут с меня шкуру. Десять тысяч рабочих нужны нам здесь. Эти люди смогут поднять сто тысяч акров целинных земель и обеспечить высокий урожай зерновых, или построить хорошие дороги, или заготовить тысячи кубометров древесины.

— Если мы не будем готовы к войне, нам нечего будет защищать, — возразил Эндрю. — Давай хотя бы протянем железную дорогу до Ниппона! Там живут как минимум четыре миллиона человек, а это даст дополнительно десять-пятнадцать корпусов после того, как мы вооружим и обучим их воинов.

— Ты хоть понимаешь, какая буря разразится в Конгрессе? — закричал Калин. — Их же больше, чем нас и римлян вместе взятых!

— А, так вот в чем все дело, — ехидно проронил Эндрю. — Только бы не сделать ниппонцев избирателями, пусть их лучше съест орда.

Калин гневно вскочил на ноги.

— Как ты мог такое сказать! — осуждающе воскликнула Кэтлин.

Эндрю переводил взгляд с жены на Калина и обратно. В глазах старого друга были гнев и боль.

— Прости меня, Калин, — сказал Эндрю. — У меня это сорвалось с языка.

Слова застыли у президента в горле, и он судорожно кивнул головой.

— Калин, мы будем противниками на предстоящих выборах. Я думаю, что это неизбежно. Кроме того, в этом заключается сама суть Республики. У нас разные точки зрения на то, как достичь одной и той же цели — безопасности нашего народа.

— Если ты будешь баллотироваться, то тебе придется подать рапорт об отставке, — констатировал Калин.

Эндрю грустно склонил голову. Это решение далось ему с трудом. Он носил мундир уже свыше десяти лет. То, что теперь ему придется повесить форму на гвоздь, во многом пугало Эндрю. Жалование, которое Кэтлин получала как заместитель начальника медицинской службы армии, поможет им продержаться первое время, но ежедневные военные заботы, свалившиеся на его голову еще летом шестьдесят второго в Огасте, штат Мэн, — да, отказаться от всего этого будет непросто.

— Когда ты собираешься объявить о своем выдвижении? — спросил Калин.