– Ваня, Ваня, ты куда? – кричал вдогонку Саша Лебедев. – Купаться на речку идешь? – звал он его в Лососинку.

Ваня, слыша знакомый голос, повернул голову назад. Увидел с Колей Савельевым Сашу, оба смотрели в сторону храма. Саша повернул голову к нему, бабушка сказала:

– Не пойдет купаться Ваня, в речке вода холодная.

Ну, Ваня бабушку не послушал:

– Ай, да пойду! Подожди меня здесь, Сашенька и Коля, я в гостиный двор за баранками пойду, а потом приду, – крикнул Ванечка мальчикам и проследовал с бабушкой к гостиному двору.

Вечером солнце прощалось с небом, на улицах городка было тепло. Мальчики купались в Лососинке. По камням заходили в воды запруды, тихо шли, наступая на дно, вышли на покрытый зеленой травой остров. Коля Савельев умудрился развести на острове костер. Втроем долго плавали по речке, переплывая на противоположный берег реки, доплывая до Зарике. Водичка у Зарецкого берега хорошая, теплая. Берег в травах сочных, случается, плывешь до него – и заносит, встречаются водовороты. Но плавать между двумя ведущими мостами в Зареку хорошо. Одно удовольствие.

Ребята купались долго, долго согревались у костра, дядя Гоша Полозов ловил на удочку рыбу, стоя на берегу безымянного острова. И чего-то у него правда клевало. Получалась ушица доброй.

– Мне тридцать один год, я уже две войны прошел, шел раненый под красным знаменем, – гордился Георгий Степанович за себя, когда парни вышли на берег.

– С нами Сталин и Ленин, попов мы всех выживем.

– Не будет церквей, не будет больше попов, – говорил Полозов мальчикам. Рассказывал, как с красным командиром Ворошиловым такую реку на конях переходили, навстречу им скакали беляки. – Шашками мы их всех до одного перерубили.

Вытащил с речки окушка и снова червяка зацепил на удочку. Коля Савельев рассказывал, как жалко ему попов, и плакал. Говорил:

– Пусть церковь работает.

– Церковь уже закрыта, столовая будет общественная, – объяснил Коленьке Полозов, хмуря брови, ему сказал. – Беляки маленьких детишек, их мам, бабушек, стариков впереди себя, идя на Красную армию в атаку, под наши пули штыком гнали. А попы благословляли их на злодеяния в отношении мирного населения. Понял ты, почему попов я люто ненавижу, в церковь не хожу, от прошлого отрекся? Сумей отречься и ты, – наставлял Колю Полозов.

Ваня смотрел на проплывающие мимо вниз по течению реки три диких уточки и не думал, о чем выскажет сейчас Саша Лебедев. Коля спрашивал Полозова.

– Храм сносить не будут. Не будут церковь ломать, помещение ее добротное, столовая будет, зачем помещение добротное портить, новое строить придется, – бил себя в грудь, выпуская из рук удочку, Полозов.

Коля Савельев успокоился.

В воскресенье на площади у храма Советская власть устроила при большом количестве зрителей большое театрализованное представление: папа римский устроил крестовый поход на СССР. На сооруженной сцене играли актеры национального театра. Переодетые в римскую одежду мужчины барской походкой вытянутыми руками показывали, как папа римский отправлялся в крестовый поход на СССР. Внизу над сценой, стоя, глядело много зрителей, целые толпы горожан были белокаменного кафедрального собора, за спиной стояли двух– и трехэтажные каменные дома, построенные при царе. А с крыши храма тренировался в прыжках парашютист.

* * *

В июле выпущенный по невиновности из Питерской старинной тюрьмы Зуев вернулся за документами в Петрозаводск, он опять пришел на старую квартиру Аверкеных. Здесь его встретили хорошо, как родного. Сразу он пришел в квартиру к Эдуарду Гюллингу. Эдвард Александрович встретил бывшего узника радушно, стал расспрашивать, как и что случилось.

– Как же так могло случиться, что вы, Эдуард Александрович, допустили такое беззаконие? – обратился к Гюллингу Зуев со встречным вопросом.

Гюллинг начал оправдываться.

– Мне доложил прокурор Ипатов, что Зуев арестован в связи с крупным делом, связанным с растратой государственных средств и шпионажем, – говорил Зуеву Гюллинг, сильно негодовал. – Какие подлецы, какой безпредел, разве можно этих людей назвать большевиками?

– Перед тем, как подписать ордер на освобождение, я просил показать мне, кем был подписан ордер на арест. Там значились фамилии Домбровского и Ипатова. Заметьте, Эдуард Александрович, ведь по его вине покончила жизнь самоубийством молодая женщина, его сняли с работы и считали, что это все по моей инициативе. И Ипатов был снят ЦК на основании представления Иоганна Андреевича Ярвисало за пьяное поведение, – говорил Гюллингу Зуев.

Гюллинг сильно возмущался, но сказал:

– Вы успокойтесь, Георгий Владимирович. Просто в органы попали недобросовестные люди, по чей-то ошибке или намеренно они там работают. Вы знаете, что ОГПУ – это очень серьезная военная организация, против ОГПУ, даже с такими фактами, как у вас – не попрешь, – сказал собеседнику свое представление об ОГПУ Гюллинг.

В заключение беседы предложил получить пособие в размере двухмесячного оклада.

* * *

6 июля 1930 года идет заседание фракции ВКП(б) ЦИКа. В кабинете секретаря обкома собраны люди. Голос председательствующего товарища Ровио:

– Ну что ж, товарищи, поэтому предлагаю местом для памятника избрать площадь 25-го октября, прошу перейти к голосованию. Кто «за»? Прошу поднять руки. Против? Воздержавшиеся? Принято единогласно, – Подвел итоги голосования товарищ Ровио. Он сразу продолжил, – предлагаю перейти к следующему вопросу повестки дня. Для проведения в жизнь грандиозного проекта должна быть создана правительственная комиссия. Кто «за», прошу поднять руки, – снова слышалось предложение Ровио, обращенное к членам ЦИКа.

Был поддержан в ходе голосования единогласно.

Прошел месяц. Седьмого августа в дождливый пасмурный день шел общегородской митинг. В конце слышался голос рабочего-революционера Меркушева. Он говорил громко и убедительно:

– Владимир Ильич не был в Карелии, но хорошо знал наш край и много сделал для его расцвета. Внимательно и чутко относился к приезжающим к нему представителям карельского народа и их просьбам. В холодные и голодные годы Гражданской войны он давал указания о помощи Карелии продовольствием и оружием…, – говорил в своем выступлении рабочий Меркушев.

После состоялась торжественная закладка монумента. На камне сделана красиво звучавшая надпись: «Великому вождю и борцу за освобождение трудящихся масс, основоположнику и практически осуществившему освобождение национальных меньшинств, крепко верившему в трудолюбие карельского народа».

Тогда у стоявшего в массе ребятишек Вани Надкина впервые при таком количестве народу на глазах возникла слеза, а на душе стало невыносимо плохо.

– Великий Ленин живей всех живых, он освободил вас от пут царизма. При нем рабочие и крестьяне получили свободу. Я буду продолжателем дела Ленина. Клянусь! – клятвенно говорил матери и дедушке с бабушкой Иван.