Можно мне ножницы и нитки с иголкой? Я сейчас его переделаю под вашу местную моду.

— Может, маму дождемся? — спросил Рик, снимая с полки шкатулку со швейными принадлежностями. — У нее оверлок есть, с ним быстрее. А то вручную мы сейчас напеределываем тут.

— Зачем? — удивился сокол. — Здесь неспешной работы часа на два.

А затем он взял ножницы в руки и несколькими отточенными и плавными движениями уменьшил длину и ширину плаща почти вполовину. Следующие минут двадцать Рик и Алиса молчали, смотря с удивлением, как ловко гость орудует иглой, подгоняя плащ по фигуре и превращая его в куртку чуть ниже середины бедра. Дальше он набрал полный рот булавок и начал крепить на передней части вырезанные из остатков ткани карманы.

— Ты так хорошо умеешь шить! — наконец, восхищенно шепнула Алиса.

— У-у, — Индра отрицательно помотал головой, затем вытащил булавки изо рта и воткнул в спинку дивана. — Не умею. Вот наша портниха умеет, ей костюм на праздник Урожая за два дня сделать ничего не стоит, она еще и золотом его обошьет. А я так, немного…

— Дружок, ты сейчас делаешь из плаща куртку по всем правилам, и швы у тебя ровнее машинных, — Рик недоверчиво покачал головой. — Я бы сказал, что ты очень хороший мастер.

— А как иначе? — парень даже удивился. — У нас все в отряде шить умеют. В военном походе нянек нет. Кто нам оторванные в битве рукава на место приставит, командир или сам повелитель Гаруда? Соколы не могут драными оборванцами перед остальными ходить, это просто недопустимо.

— Может, ты и готовить умеешь?

— Ну… шью я лучше, — смутился Индра. — Тушку разделать сумею и мясо пожарить, и тесто могу замесить, а вот если на костре хлеб или булочки печь — только в большой сковородке, в маленькой почему-то не очень получается. С лекарственными настоями проще, поэтому меня часто отправляют целителю в помощь. Я и травы некоторые на усиление действия заговорить могу. И еще я луком и мечом нормально орудую, а с копьем уже сложнее…

Алиса почувствовала, что заливается краской. Булочки в сковородке на костре, милосердное Мироздание! У нее даже яичница в сковородке на плите постоянно подгорала. Единственное блюдо, которое девочка готовила виртуозно — горячие бутерброды с сыром и колбасой. Ими и питалась по большей части, когда родители были на сутках. Шитье же, хоть и считалось занятием достойных девиц, не вызывало у нее никакого восторга, за ее кривые-косые фартуки и прихватки наставница по трудовому воспитанию ставила тройки исключительно из жалости. И до недавних пор ей было на это наплевать, подумаешь — шитье! Зато по литературе и биологии она лучшая в классе.

Но теперь Алисе было мучительно стыдно. Индре еще семнадцати не стукнуло — а он совершенно самостоятельный. И восемь языков знает. И плащ в куртку вручную переделать может, вон, сидит, ковыряет ткань иглой, склонившись над карманом и прикусив кончик языка от усердия. И с голоду с ним в лесу не умрешь: и поймает мясо, и разделает, и приготовит.

«А я что же? Ничего не умею. Совершенно бесполезна, не зря надо мной старшие девчонки смеются», — думала Алиса с отчаянием.

Масла в огонь подлил папа, который с улыбкой сказал, что, раз такое дело, он готов хоть завтра отдать Алису в соколиную армию на перевоспитание, чтобы там ее научили хотя бы готовить и шить, раз уж школа и родители не смогли. Конечно, сказал он это в шутку, но стало еще обиднее. От расстройства защипало в глазах, и девочка ушла на кухню под предлогом уборки, чтобы не плакать при посторонних.

А дальше от невысказанной, но распирающей злости включился какой-то внутренний моторчик, и Алиса перемыла полы на кухне, оба стола, раковину, дверцу холодильника и начала с ожесточением тереть щеткой плиту, как будто та была виновата в ее бедах. Но вдруг чьи-то пальцы аккуратно сжали ее левое плечо, заставляя остановиться.

— Не расстраивайся! — зашептал ей в ухо сокол. От него уютно пахло свежими булками и мятной зубной пастой. — Я раньше тоже ничего не умел, еще и ревел постоянно от малейшей неудачи. Отцу даже говорили, что из меня ничего путного не выйдет. Он потому и отдал меня в учебный отряд командиру Рагнару на воспитание, когда шесть стукнуло. Там уже всему научился.

— В шесть лет? — Алиса ахнула от ужаса. Собственные горести забылись моментально. — В этом возрасте надо носиться по двору и коленки разбивать, и махать разве что деревянным мечом, а не в учебный отряд идти!

— Так я и махал деревяшкой. Кто ж мальцу острое железо в руки даст? И коленки разбивал, и по двору носился. Учебный отряд — это вовсе не страшно, — Индра улыбнулся, а затем аккуратно оттеснил ее в сторону и начал сам тереть плитку. Конечно, у него получалось намного лучше. — К тому же, у отца все равно обо мне позаботиться было некому, он сам в военных походах регулярно пропадает, да и дел у него по горло…

«А как же мама?» — хотела спросить Алиса.

И прикусила язык. На это разума у нее хватило. Явно не от хорошей жизни отец Индры отдал его в шесть лет в соколиную армию. И не просто так про маму за эти два дня он не сказал ни слова. Услышала Алиса и еще кое-что важное: парень часто упоминал в разговоре отца, но ни разу не назвал его папой. Вероятно, отношения между ними не были такими теплыми, как у нее с родителями. Они, конечно, шутят иногда обидно, но зато всегда на ее стороне, даже если она и неумеха.

… — Скворцов, да простит меня великое Мироздание, но я бы на месте твоей матери день и ночь молилась у районного жреца в храме, чтобы ума тебе хоть немного прибавилось, — распекала тем временем Евгения Львовна нерадивого ученика у доски. — Ни одного правильного ответа не дал! Неделя учебы осталась, потом каникулы, и если ты за неделю ни разу нормально не ответишь, вылетишь из школы со справкой, и будешь на заводе отходы в тележке возить с Егоровым в компании, я тебе обещаю!

— А я-то что?! — тут же заныл Егоров с последней парты. — Я же ответил!

— Ты еще у наставницы по счетоведению нормальную оценку получи! Она на тебя жаловалась вчера, говорит, десяток морковок сосчитать не можешь. И это в восьмом классе. Позорище какое!

— Не десяток там был! Там в задаче два ящика, и в одном крупных двадцать штук, а в другом мелких