Лилиана вспомнила слова из Талмуда: «Мы видим вещи не такими, какие они есть, а такими, какие мы есть».

Лилиана приходила в такое замешательство от хаотического образа жизни Джея, его дадаизма и его противоречий, что обращалась к Джуне за разъяснениями. «Реализм» Джея, его потребность все выставлять напоказ, «развенчивать», как он сам говорил, не казались Лилиане такими же реальными, как интуитивное толкование их поступков, которое делала Джуна.

Лилиана не была уверена в себе как в женщине возможно, потому, что отец хотел, чтобы она родилась мальчиком. Она не считала себя хорошенькой и девочкой любила надевать на себя одежды брата, сначала для того, чтобы понравиться отцу, а потом для того, чтобы ощущать себя сильной и избегать проблем, с которыми неизбежно сталкиваются женщины. Коротко подстриженная, в джинсах, толстом свитере и теннисных туфлях, она словно бы надевала на себя не одежду брата, а его уверенность в себе. Лилиана пришла к убеждению, что мужчины сами определяют свою судьбу, а женщины нет. Она выбрала мужской костюм по той же причине, по какой дикари надевают маски, чтобы отпугнуть врагов. Но мистерия, в которой она принимала участие, была слишком таинственной. Притворяться мальчиком в то время, когда хочешь, чтобы кто-нибудь из мальчиков тебя полюбил! Играть роль активного любовника так, чтобы любовник понял, что на самом деле именно этот она ждет от него. Она играла роль активного любовника не потому, что была агрессивной, а потому, что хотела показать, что это такое…

Отец хотел, чтобы Лилиана родилась мальчиком, и потому она приобрела некоторые мужские черты: храбрость, деловитость. Однако, перестав играть активную роль, почувствовала куда большую уверенность в себе и поняла, что женщина может полюбить ее за другие качества, подобно тому, как мужчину любят за силу, талант и ум.

Сабина, которая появилась сначала как натурщица Джея, а потом постепенно вошла в их интимную жизнь, увлекла Лилиану своим хаотическим и неудержимым потоком и повергла в почти настоящую страсть. Но затем с помощью Джуны Лилиана вскрыла истинную природу их связи. Это было желание невозможного союза: она хотела затеряться в Сабине и стать Сабиной. Желание быть Сабиной она приняла за любовь к Сабининой ночной красоте. Она хотела лежать рядом с нею, становиться ею, быть с нею одним существом, воспрять вдвоем в одной женщине. Прибавить себя к Сабине, придать сил женщине в себе, скрытой женщине по имени Лилиана, которую она никак не могла освободить. Погрузиться в присущие Сабине свободу, способность к импульсивному действию, безразличие к последствиям. Пригладить свою буйную гриву гладкими волосами Сабины, смягчить свою грубую кожу прикосновением к шелковистой коже Сабины, зажечь свои голубые глаза пожаром желтовато-коричневых глаз Сабины, пить голос Сабины вместо своего собственного и, переодевшись Сабиной, избавиться от своего тела ради своего блага, стать, наконец, одной из тех женщин, которые так нравились отцу.

Таким образом, она любила в Сабине нерожденную Лилиану. Добавляя себя к Сабине, она становилась как бы более сильной женщиной. В присутствии Сабины была более живой. Она выбрала тело, которое могла любить (презирая при этом свое собственное), свободу, которой могла подчиняться (и которой у нее никогда не было), и лицо, которому могла поклоняться (недовольная собственным лицом). Она верила, что любовь способна осуществить такую метаморфозу.

Эти чувства были смутными, невысказанными до той ночи, когда они втроем отправились прогуляться и Сабина одна выпила целую бутылку перно. Она почувствовала себя так плохо, что Джей и Лилиана принялись за ней ухаживать. Сабина лежала как в бреду. Как это нередко бывало, у нее начался жар, и Лилиана не на шутку встревожилась, глядя, как лицо Сабины словно бы разъедается изнутри. Она легла рядом, чтобы приглядывать за ней, а Джей отправился спать в мастерскую.

Согласно первой версии этой ночи, возникшей из наркотического бреда Сабины и уклончивых признаний Лилианы, Джей понял, что ревность к нему пролегла между ними и разделила их. Но это было поверхностным впечатлением. Позже Лилиана обнаружила совершенно другую драму.

И Сабина, и Лилиана, оказавшись лицом к лицу с некой женщиной, поняли, что испытывают не желание, а чувство близости. Они целовались, вот и все. В Лилиане Сабине была интересна ее неопытность, ее свежесть. Она как бы хотела начать жить заново. Обе желали чего-то неуловимого. Того, что невозможно было объяснить Джею, для которого все всегда было предельно ясным и сводилось к простейшим действиям. Он не чувствовал атмосферу, настроение, таинство…

Настоящим волшебным мостом оказалось понимание того, что в Сабине жила спящая Лилиана. Та самая Лилиана, которую Джей не в силах был разбудить, освобожденная Лилиана. А он нуждался в Лилиане преданной.

Сабина была воплощением свободы — в каждом своем жесте, в каждом слове. Она была свободна от верности, лояльности, благодарности, преданности, обязанности, ответственности, вины. Даже роли, которые играла Сабина, она выбирала сама.

Достигнув высшей точки своих фантазий о возможной близости с женщиной, ни одна из них не захотела идти дальше. Обе поняли эту комедию притворства. Поняли, что есть что-то абсурдное в их браваде в отношении всего прежнего опыта и той роли, которую играл Джей. Они не могли ускользнуть от женственности, отказаться от женской роли, пусть даже очень трудной.

Просочившись наружу, история обернулась поэзией, мифом, драмой. Становилось все труднее и труднее открыть правду, которая была простой и человечной. Лилиана скрывала тайну, потому что чувствовала, что она может усилить любовь Джея к Сабине. Джей решил, что Сабина любит женщин и это объясняет ее замкнутость.

А если бы Джей подумал об их колебаниях, неловкости, о замешательстве обеих? Он бы только осмеял их! Тем не менее каждая играла свою роль: Сабина — по-театральному, с плащом, гримом, ночными приходами, драматическими эффектами, исчезновениями, тайнами; Лилиана — роль, продиктованную ее внешней естественностью и честностью. «Я жду от тебя честности», — говорил Джей. Все знали, что Сабина — актриса, но верили в то, что Лилиана искренна.

Лилиана любила изменчивость Сабины, потому что мечтала о ней для себя. Думая, что соблазняет женщину, она соблазняла свой дар к избежанию всего, что может прервать течение страсти, что может вмешаться в жизнь как приключение.

Однажды они поцеловались. Поцелуй был нежный и приятный, но ощущение такое, будто трогаешь собственную плоть. Все это было на поверхности их тел, не в сердцевине. Сабину тронула ослепленность Лилианы. Она улыбнулась как победительница.

Лилиана вообразила себе, что от любви к Сабине может произойти чудесное превращение. То, что случилось в ту ночь, было не лесбиянством, надеждой на обмен душами.

Джей интересовался только чувствами Сабины.

Но было много такого, о чем Лилиана не могла рассказать ему. И много такого, о чем он не желал слушать. Джей полагал, что сумеет растворить Сабинину мощь в кислотной ванне голой правды. Он пытался испытать ее силу.

Он никогда бы не поверил, что они искали союза друг с другом потому, что чувствовали себя неполноценными, обнаженными, не такими сильными, как он себе представлял. Джей был абсолютно глух ко всевозможным слабостям, потребностям, мгновениям беспомощности.