— Тсс, — шепнул он. — Пак и по сей день немного ей завидует. Лучше при нем о ней не упоминать.

— Поздно, — пророкотал голос из глубины кафе.

Я безуспешно поискала глазами Фэйн. Вообще-то помещение пустовало, хотя позавчера народу здесь было пруд пруди. Какие же мысли посетили молодых мамаш, чтобы они нашли себе другие занятия вдали от излюбленной кондитерской?

— Пак наградил всех детишек сыпью, — сообщила Фэйн, выпрямившись за стойкой с подносом розовых птифуров. — Районные педиатры, конечно, почешут свои макушки, как пить дать. Детей сыпь нисколечко не беспокоит, а взрослые на расстоянии двух футов от них чешутся как ненормальные.

— Ничего себе, — вздохнула я.

Фэйн пожала плечами.

— Она совершенно безвредна и испарится к завтрашнему утру. Нам еще повезло, что он деточек вшами не наградил. Я его таким свирепым давненько не видела.

— Надеюсь, такой переполох не из-за меня, — пробормотала я. — О, кстати, спасибо…

Фэйн вскинула руки вверх, а Оберон тихо произнес:

— Брауни[39]не любят, когда их благодарят. И ни за что и никогда не давай им ничего из одежды.

— Так вы брауни? — спросила я у Фэйн.

Из всех откровений, которые мне довелось выслушать за последние сутки, это было наименее удивительным. Когда я впервые столкнулась с кондитершей, то поняла, что в ней есть что-то неземное. Я не ошиблась — воздух вокруг Фэйн оказался напоен теплым желтым сиянием — цветом масляной глазури. И еще я заметила, что из-под вельветового берета торчали заостренные ушки.

— Манкс-брауни, — уточнила Фэйн. — А еще точнее — файнодори, как нас называют на острове Мэн.

— Гарет передает тебе привет от друга, — произнес Оберон, встав рядом со мной.

— Правда? — спросила я. — О, вы имеете в виду Уилла Хьюза!.. Он спрашивал, как вы поживаете.

Фэйн порозовела, как глазурь на пирожных.

— И представить не могу, с какой стати ему мною интересоваться, — пробормотала она и плюхнула в голубую миску ком теста для пончиков. — Я его столько лет не видела… несколько десятков. — Она выложила тесто на посыпанную мукой доску и принялась его яростно мять. — Или сотен…

— А поточнее? — осведомился Оберон.

Круглые очки Фэйн сверкнули, отражая зеленый свет, исходивший от моего спутника.

— На прошлой неделе, — жалобно призналась она. — Случайно попался на глаза… на лекции в «Y»[40]на Девяносто второй улице.

— А как она называлась? — продолжал Оберон.

— «Загадки науки», — ответила Фэйн, горделиво вздернув нос. — «Нанотехнологии в двадцать первом веке», — негромко добавила она.

Оберон склонил голову к плечу и недоверчиво воззрился на кондитершу.

— Такие лекции в основном посещают мужчины, — проговорила Фэйн уже не дерзко, а оправдываясь. — Попробуй-ка найди хорошего одинокого парня в Нью-Йорке! И между прочим, было очень интересно. Эти малюсенькие атомы напомнили мне о ферришинах.[41]

— А Уилл Хьюз частенько заглядывает в «Y»?

— Возможно, он знал, что я там буду, — прошептала Фэйн.

— И давно ты с ним встречаешься?

В комнатке за стойкой послышался мелодичный звон, и Фэйн не успела ответить.

— Ой, мой бисквит! — воскликнула она и юркнула за дверь.

— Надо ее догнать, — заявил Оберон, приподнял столешницу и шагнул за стойку. — Как всегда, она ушла под землю.

— Что? — изумилась я.

Но он уже скрылся в задней комнатке, большую часть которой занимала громоздкая чугунная плита. На решетке лежал только что испеченный желтый бисквит. А где же Фэйн? Оберон обвел взглядом кухню. Я подумала, что ему надо проверить духовку, но он лишь сдвинул в сторону тростниковую циновку. Под ней обнаружился деревянный люк с бронзовой ручкой. Оберон открыл его. Стали видны первые ступени винтовой лестницы, уходившей во мрак.

— За мной, — он махнул мне рукой.

— Туда? — прохрипела я и поежилась. Конечно, я сражалась с мифологическим зверем и прогуливалась в парке, населенном фейри, в компании с вампиром… Однако перспектива спуска в темную яму под улицами Нью-Йорка мне не улыбалась. Кто знает, какие кошмары из городских преданий меня ожидают? Крокодилы-альбиносы, гигантские крысолюди, тараканы-мутанты… вариантов немало. «Хватит с меня, — решила я. — Пора проявить характер». — Я останусь здесь, — сказала я.

Оберон щелкнул пальцами, и на кончике его большого пальца возник язычок желто-зеленого пламени.

— Смотри, — произнес он. — Пора начать учиться. Ты каждый день работаешь с огнем, поэтому тебе не будет слишком трудно сотворить его. Подними руку… ладонью к себе. — Оберон взял меня за локоть, и моя ладонь оказалась в паре дюймов от моего лица. — Теперь сконцентрируйся на сиянии.

Раньше, на улице, я уже видела зеленоватое свечение над пальцами. Но тогда я думала об Уилле Хьюзе. И я немного забеспокоилась. Насколько изменилась моя аура? Я ведь столько всего пережила. Вдобавок сказала отцу о том, что надо увеличить оклад Майе. А как Роман себя чувствовал в тот момент? Полагаю, совсем не так, как я…

— Начинай! — прозвучал громкий голос Оберона, прорвавшийся сквозь пелену моей жалости.

Я послушалась и прогнала все мысли, кроме единственной: видеть ауру. Спустя несколько секунд я заметила ее. Кончик каждого пальца имел бело-голубой цвет, который заострялся и лучом уходил вверх.

— Готово!

— Хорошо.

Интонации Оберона смягчились. Он снова приобрел свою вест-индскую певучесть, а холодный воздух вокруг нас сразу согрелся. Наверное, Оберон действительно умел согревать вещи голосом.

— Теперь прикоснись большим пальцем к среднему и почувствуй тепло собственной ауры. Как только поймаешь искру, щелкни пальцами.

Я послушалась. Никакого результата.

— Ты поспешила, — сказал Оберон.

Я попробовала еще раз. На этот раз я ждала до тех пор, пока не ощутила искру — крошечный разряд статического электричества, но она тоже улетела в воздух и с шипением упала на пол.