— Принцесса, — крикнул я, — если лошадка чересчур разогреется, ее нужно перевести на рысь, а то запалится!..

Она посмотрела на меня сердито, все еще пригибаясь от встречного ветра.

— Ваши войска далеко?

— Я велел не переходить границу с Бриттией!

— Но вы же с отцом договорились?

— Теперь да, — подтвердил я, — но мои лорды об этом еще не знают!

Она бросила короткий взгляд на небо.

— К вечеру мы достигнем границы.

— Ваша лошадка не падет? — спросил я опасливо.

— Боитесь, — спросила она задиристо, — что пересяду к вам?

— Гм, — ответил я галантно и внутренне содрогнулся, — я буду вообще-то как бы счастлив…

— Не волнуйтесь, — ответила она, — это очень выносливая лошадь.

— Рад слышать…

— А ваш конь, — спросила она, — что, может еще быстрее?

— Может, — ответил я скромно, — однако не могу же я оставить вас в этой дикой… гм… прекрасной и ухоженной стране?.. Так уж доползем потихоньку, ничего страшного, зато полюбуемся на красоты вашего королевства, а они весьма, весьма… Вон деревья растут, а вон кусты, надо же!.. Кто бы подумал… И холмы, видите холмы?.. Что-то они мне напоминают…

Она сердито фыркнула и долго не отвечала, я тоже умолк, так мчались еще два-три часа, пока наконец я не заметил, что ее лошадка уже в мыле, начинает хрипеть, а белки глаз покраснели.

— Вон у того дерева остановимся! — крикнул я. — Мой конь и собачка устали. Да и нам нужно отдохнуть.

Она с облегчением откликнулась:

— А я вот не устала!

— Зато я весь как побитый, — пожаловался я. — Никогда с такой скоростью не приходилось вот так часами…

Она довольно улыбнулась, каждый понимает по-своему, а мои Бобик и Зайчик весьма удивились неожиданной остановке, но спорить не стали. Бобик тут же унесся насчет добычи, а Зайчик пошел вокруг исполинского ствола, нюхая выбравшиеся на поверхность и вспучившие землю огромные толстые корни.

Я помог Лиутгарде сойти с коня, и пока она разминала затекшие ноги, расседлал ее лошадку, вытер мокрые бока и поводил немного, давая остыть, прежде чем пустить к ручейку.

— Чуть-чуть перекусим, — сказал я, — а затем снова пустимся в путь-дорогу.

— Я ничего с собой не взяла, — сообщила она на всякий случай. — Не думала, что отъедем так далеко.

— Зато я запасливый, — ответил я гордо. — Мы, люди войны, привыкли к трудностям!

— Тогда хорошо, — сказала она нерешительно.

Я поинтересовался осторожно:

— Ваше высочество, а насколько далеко вы собираетесь… вот так… продвинуться? Может быть, пора отвезти вас обратно? А то во дворце могут поднять тревогу?

Она помотала головой.

— Нет-нет. Отец и так надо мной трясется, даже во двор выпускает неохотно. А мой жених, как понимаю, во время войны вообще не сможет к нам попасть. Потому я велела сказать фрейлинам, что выехала ему навстречу. Понимаете, принц, мне уже двадцать два года, я почти старая дева, мне обязательно нужно поскорее выйти замуж!

— Прекрасное решение, — сказал я. — Чего ждать у моря погоды? Нужно брать ее в свои собственные руки! — подхватил я поспешно. — Но к жениху я вас отвезти не могу, увы. Однако в Бриттию вот-вот вступят наши дружественные войска. Это будет безопасное и дружелюбное для вас пространство.

— Скорее бы, — сказала она с тоской.

Она сходила к ручью и ополоснула лицо и руки, а я тем временем покрыл скатерть деликатесными ломтиками мяса, чуть-чуть сыра, а в основном блеснул сладостями, вспомнив все вкусности, что когда-то едал. И, конечно, создал восхитительнейшее мороженое, сам посмотрел и облизнулся.

Принцесса вернулась, ахнула.

— Как?.. Что это?

— Сухой паек странника, — сказал я скромно. — По бедности, по скудости… В дороге чем только не питаемся, зато дома отъедимся…

Она осторожно присела у скатерти, я с удовольствием смотрел, как она, глядя на мои пальцы, берет то же самое, что и я, но если я лопаю с каменным лицом, то она ахала и закатывала глаза, облизывала пальчики, хотя у нее не пальчики, а пальцы, даже пальцыщи, а когда добралась до рассыпчатого печенья, вообще впала в восторженный ступор.

Я съел порцию фруктового мороженого, а четыре других, начиная с шоколадно-сливочного и заканчивая хитрой смесью орехового с мелко нарезанными дольками фруктов, оставил ей.

Все равно она принцесса, несмотря на ее рост, ширину плеч и грубость крупных черт лица: не ест, а кушает, все сравнительно изящно, сдержанно, хотя вижу, как наслаждается каждым мгновением, а еще по ее лицу время от времени проходит некая едва уловимая тень, но я орел, все замечаю, и даже догадываюсь, что она то сдается, то борется с собой, постоянно примеряя себя к образу Алиеноры и стараясь походить на нее, но в то же время как-то нужно ладить и с окружением, ну просто непонятно, как Алиеноре удавалось мчаться на горячем коне, оголив грудь, навстречу врагу, когда просто сесть в седло по-мужски считается верхом безнравственности!

Я поймал себя на откровенном мальчишестве: ну-ка, решится или не решится оголить грудь и помчаться на врага?

Нет, вряд ли, слишком уж строги здесь правила. Такое не прошло бы даже в Сен-Мари, а здесь так и вовсе…

Она быстро зыркнула на меня, губы от холодного мороженого вспухли и стали надутыми, как спелые сливы.

— А как, — прошептала она и сильно покраснела, — отнеслись мужчины, когда она обнажила грудь… впервые?

Я изумился:

— Вы же не собираетесь обнажать ее перед простолюдинами? А благородные люди умеют ценить и восхищаться красотой. По моему разумению, красивая женская грудь не уступит по красоте выпуклым мышцам коня или умело выкованной рукояти меча. И любой мужчина, способный с восторгом смотреть на великолепного скачущего коня, борзую в азартной погоне за ушастым, каравеллу под всеми парусами, бойцовского петуха в бою… тот в состоянии с таким же эстетическим наслаждением смотреть и на женщину.

— Ох, — сказала она в восторге и в то же время в сомнении, — я не думаю, что в нашем королевстве таковы даже рыцари.

— Мы сейчас встретим наших рыцарей, — сообщил я. — И хотя это ваши соседи, вартгенцы, но они в большей степени приобщены к высокой куртуазной культуре.

— Но это же не бой…

— Вы можете немного поупражняться, — предложил я. — На ограниченном числе объектов.

— А так можно?

— Это удобно, — сказал я. — Бриттия долгое время была слишком уж отрезана от Варт Генца и других южных королевств рельефом местности… так что никто здесь не знает, как в Бриттии одеваются, как едят, какие сапожки носят.

Она проговорила, сильно стесняясь: