Арбогастр уже в нетерпении пытался лягнуть Бобика или хотя бы хватануть зубастой пастью, тот увертывался, а когда мы спустились по ступенькам на вымощенный плитами двор, оба ринулись навстречу.

Бобик попытался с ходу лизнуть, а Зайчик весело ржанул и подставил бок.

Конюхи подвели принцессе великолепную лошадь белого цвета, с умной мордой и прекрасно развитыми для скоростного бега мышцами. За седлом туго скатанный мешок, но довольно объемный, словно Лиутгарда собрала туда все свои платья.

Я помог принцессе подняться в седло, она села все-таки по-женски, то есть свесив ноги на одну сторону, а когда разобрала повод, я вспрыгнул на арбогастра и пустил его рядом с ее дивной лошадкой.

Гвардейцы на страже ворот посмотрели в недоумении, офицер даже вскинул руку, явно желая остановить, но я зыркнул на него зло и раздраженно, нахмурился и опустил ладонь на рукоять меча.

Он скривился, но на большее не осмелился, хорошенькая у меня репутация у соседей, нужно будет еще поработать над ней в сторону, понятно, усиления этих полезных в жизни черточек.

В сторону Варт Генца, там для жителей Бриттии уже юг, тянутся беженцы на повозках, телегах, верхами и даже своим ходом. Эти в большинстве случаев толкают перед собой или тащат сзади, впрягшись в оглобли, двухколесные тележки с нехитрым скарбом, однако и его не хочется оставлять на разграбление.

Я позыркивал на Лиутгарду, она некоторое время ехала в прежней позе, лицо постоянно меняется, вижу как принцесса борется с собственными чувствами и принципами, наконец, тяжело вздохнув, оперлась свободной от повода рукой о конский круп и решительно перенесла одну ногу на другую сторону.

Я старался не смотреть на нее, но она спросила быстро:

— Это очень ужасно?

Я вытаращил глаза в подчеркнутом изумлении.

— Ваше высочество?

Она сказала нетерпеливо:

— Ну, что я так сижу!

— Великолепно сидите, — похвалил я, — так у вас спина намного прямее, вид гордый и независимый, сразу видно, что принцесса. Когда женщина в седле по-женски, уж простите, у любой вид, как у пришибленной сиротки, у которой еще и конфету отняли.

Она скупо улыбнулась, на щеках проступил лихорадочный румянец.

— Я тоже это чувствовала, принц… Но решиться самой вот так сесть… это же что скажут?

— Если будете мяться и трусить, — сказал я, — скажут, что шлюха, уж простите. Если сумете держаться гордо и дальше, скажут — настоящая принцесса!

— Принц!

— Правда-правда, — заверил я. — Даже самые устойчивые… гм… устои можно… менять, хотя бы в отдельных случаях. Помню, когда король Людовик, это в моем дальнем королевстве, был молод и красив, он носил обтягивающие фигуру костюмы, а штаны так и вовсе сидели на его ногах как собственная кожа, обрисовывая каждую мышцу. И все придворные, а за ними и вся знать королевства, одевалась в такие одежды. Мода пошла из дворца от короля такая! Но, когда он сильно постарел, фигура деформировалась, мышцы одрябли, живот отвис, ноги стали тонкими и кривыми, он начал носить пышные одежды, скрывающие фигуру, а вместо обтягивающих штанов ему шили широкие панталоны с множеством оборок.

Он спросила живо:

— И все придворные тоже начали носить такое?

— Умница, — одобрил я. — А от придворных пошло по всему королевству. Так что мода… поворачиваема сильными людьми. В смысле, не сама по себе, а ее создают люди и обстоятельства.

Она сказала шепотом:

— Мне очень нравится… вот так в седле, но временами бывает так страшно, так страшно!

— Вы по-мужски уже ездили?

— Тайком, — призналась она, — когда никто не видел, а это бывало так редко!

Я хотел посочувствовать, но дыхание вырвалось из груди с радостным вздохом: впереди открылась небольшая речка, а на той стороне дивный сад, где одни деревья с пурпурной листвой, рядом зеленые и оранжевые, тут же багровые, желтые, ярко-красные, и все подобрано так тщательно, что ну никак природа так бы не сумела, только человек с тонким вкусом…

Когда кони подошли к воде, дальше открылись крыши домов, тоже утопают либо в яркой и свежей зелени, либо в таких же нежных цветах красного, изумрудного, оранжевого.

И все это на фоне далеких серых негостеприимных гор, как уголок настоящего рая.

Лиутгарда словно прочла мои мысли, вздохнула и сказала протяжно:

— Вся эта красота сгинет, как только здесь пройдут первые отряды Мунтвига!.. А когда все войско…

— …то останется втоптанная до крепости камня сухая земля, — закончил я. — Но пока только церковь проповедует вечный мир и даже пытается запрещать особо смертоносные виды оружия, как луки и арбалеты.

— Кто ее слушает? — ответила она безнадежным голосом.

Речка оказалась достаточно глубокой, но чуть левее обнаружился мостик с резными перилами.

Мы продолжали любоваться красотами пейзажа, когда Лаутгарда неожиданно поинтересовалась:

— Ваш конь может идти галопом?

— Дам пропускаем вперед, — ответил я галантно.

— Тогда кричите громче, — посоветовала она, — когда начнете отставать. Хотя я обещаю оглядываться.

Я кивнул, она тут же пригнулась и слегка отпустила повод. Ее лошадку не пришлось даже пришпоривать, сразу же обрадованно перешла в галоп, сухо и звонко застучали ее изящные копытца, а из него ринулась таким карьером, что ветер засвистел в моих ушах, когда Зайчик тут же бросился вдогонку.

Бобик обрадованно гавкнул и ринулся впереди всех, время от времени задорно и дразняще оглядываясь на белую лошадку.

Принцесса наклонилась так, что зарылась лицом в роскошную конскую гриву, пышную и белоснежную, словно лебединый пух, ее лошадка почти стелется над землей, как низколетящая птица, стук копыт стал таким дробным, что уже превращается в непрерывный хруст, а земля под нами превратилась в струящееся марево.

Оглядываться она начала с первой же мили, но я улыбался и одобрительно кивал, однажды крикнул довольно:

— Хорошо идет!.. А быстрее может?

Лиутгарда отвернулась и дальше пришпоривала свою скакунью уже не оглядываясь, а я послал Зайчика рядом и сказал светски:

— Не правда ли, вон те кучевые облака ну дивно красивы?

Принцесса не ответила, ее руки крепко держат повод, а каблуки изящных сапожек постоянно подпинывают в бока. Лошадь в самом деле не простая, что-то в ней от волшебных коней, идет настолько быстро, что это даже не карьер, а нечто более.

На рысях конь проходит около десяти миль в час, в галопе — двадцать, ну пусть чуть меньше, в карьере — сорок, а эта лошадка почти летит, как почтовый голубь, что развивает пятьдесят-шестьдесят миль в час.