Он скривил лицо в гримасе.

— Хм... Ты хочешь перейти теперь к критическому разбору или по-прежнему ограничимся лестью?

Она улыбнулась, но продолжала:

— По-моему, больше всего меня интересует, как ты справляешься с чувством вины.

Он покачал головой.

— Чувство вины — это не моя стихия. Я сказал тебе об этом в первый же вечер. И никогда не была моей стихией, даже в детстве. Какой смысл чувствовать себя виноватым, если не веришь в раскаяние и в искупление, а я в них никогда не верил!

— Так все просто?

— Может, и не так, зато честно.

— Честно. Знаешь, ты, по-моему, злоупотребляешь этим словом.

Он слегка передернул плечами, будто подразумевая, что ответить на это можно было бы, но так как она ему не поверит, зачем отвечать?

Она предприняла новую попытку:

— Скажи мне вот что. Когда ты возвращаешься к ней после свидания со мной, ты как себя чувствуешь? Виноватым или нет? Возвращаешься таким же, как всегда?

Он подумал немного.

— Нет, не таким же, как всегда. Думаю, я становлюсь к ней более внимателен.

Она пожала плечами.

— На мой взгляд, это и есть чувствовать себя виноватым.

— Это потому, что ты не была в моей шкуре. Чувство это более сложное, чем просто чувство вины. Свидание с тобой как будто отдаляет меня от нее. Я ощущаю ее по-новому, немного другой, и мне это нравится.

— Значит, измены делают жену более привлекательной сексуально. Тебя они возбуждают, да?

— Это не исчерпывается сексом, — негромко сказал он.

Она помолчала секунду, глядя на него, ожидая продолжения, но продолжения не последовало. Было непонятно, оттого ли это, что ему нечего сказать, или же он не хочет с ней делиться.

— Где твоя рука? — весело осведомился он. — Ты почему-то прекратила соблазнять меня.

Она засмеялась, и ее пальцы, лежавшие на его груди, дрогнули, но с места не сдвинулись. В последние минуты оба они перешли какую-то грань. И каждый понимал это по-своему.

— Ну, а она? Знает, что ты треплешься в хвост и в гриву?

— Это утверждение или вопрос?

— Понимай как знаешь. Опасная игра, ей-богу.

— Знаешь, Анна, я не верю в то, что обсуждением можно прояснить все на свете.

Дело было не столько в том, что он сказал, сколько в том, как сухо это было сказано. Казалось, что где-то в самом средоточии его существа разверзлась маленькая пустота, аккуратное безвоздушное пространство. К ее удивлению, вместо того чтобы разозлиться, она почувствовала к нему даже какую-то нежность. Она сняла с его груди руку, но он поймал эту руку и вернул ее на прежнее место, крепко сцепив ее пальцы со своими.

— Послушай, говоря так, я не хотел тебя обидеть.

— Я и не обиделась, — твердо сказала она. — Но начать что-то, а потом вдруг прекратить — это нехорошо.

Он вздохнул.

— Ладно. Так что ты спросила?

— Знает ли она, что ты треплешься в хвост и в гриву?

Он секунду помолчал.

— Она знает, что раньше это было.

И опять она мысленно представила себе круг транспортера с саквояжами. Танец саквояжей, совершенно одинаковых, но с разными инициалами, любовно выгравированными на каждом. Девки Сэмюела. Она оказалась права.

Он помолчал, и после паузы:

— Но о тебе она не знает.

Кружение прекратилось, и ее саквояж замер под лучом контроля, и, улыбаясь, как Руби Киллер в камеру:

— Ну, а если б знала? И об этом знала? Он выдержал ее взгляд.

— Думаю, она бы испугалась.

Что-то внутри нее сжалось, потом расслабилось.

— Почему?

Он нахмурился. Она потянула руку, допытываясь:

— Нет, правда, почему?

— Ну прекрати, Анна! Ты же не дурочка. И, как и я, отлично понимаешь происходящее. Мы с тобой рискуем, и чем дольше это длится, тем опаснее становится игра.

— Но ты, по-моему, говорил, что тебе это не опасно.

— Было не опасно. Раньше.

— Но вчера...

— Вчера я сказал то, что, по моему мнению, заставило бы тебя передумать. Потому, что мы были далеко от дома, и потому, что я хотел, чтобы ты осталась. — Он помолчал. — Но раз уж мы разоткровенничались, признайся, что я сказал то, что ты тоже хотела бы услышать. Посмотри правде в глаза, Анна. Ты так же запуталась, как и я. Разве вчера ты осталась бы, скажи я тебе, что подумываю о разводе? Если бы завел разговор о взаимных обязательствах и походах в кино совместно с Лили, для того чтобы получше с ней познакомиться? Потому что тебе половина нужна не больше, чем мне вторая жена. По крайней мере, ты так думала. Мы думали одинаково. И потому ты так в это и втянулась не меньше моего, с чувством вины или же без него. Тут мы были равны, и потому это-то и было так приятно.

— А почему ты употребляешь прошедшее время? — спросила она в наступившей тишине.

Ответил он не сразу, а только крепче сжал ее пальцы своими и притянул к себе. Она не поддавалась, выжидая.

— Потому что истинный риск в том, что теперь я не знаю, чего мне больше хочется, — тихо сказал он. — И я не совсем уверен, что ты это знаешь.

Было восемь часов субботнего вечера, и погода была такой теплой, что мы решили поужинать в саду. Пол обнаружил в морозильнике цыпленка и сейчас экспериментировал с барбекю, в то время как я занималась салатами. Салаты мне удаются, так как от неспешного ритуала резки я получаю удовольствие.

В последнюю секунду к нам присоединился и Майкл с бутылкой шампанского. Было неясно, надеялся ли он отпраздновать тем самым возвращение Анны или же посчитал необходимым нас взбодрить. Так или иначе, шаг этот оказался правильным. Я видела, как он подошел к стоявшему у окна Полу и, приобняв его за талию, чмокнул в затылок. Пол сделал вид, что отстраняется, но я подглядела мимолетное движение его бедер навстречу возлюбленному.

После Пола Майкл подошел ко мне и вместо обычной улыбки приветствовал неуклюжим порывистым объятием. Я даже удивилась, насколько это меня растрогало. Анна говорила, что для Майкла Пол — это лишь второе сильное увлечение, но при всем его молодом задоре в юноше этом есть что-то глубоко домашнее, и гомосексуализм его даже кажется чем-то второстепенным по сравнению с его тяготением к домашнему уюту. Да и какой другой мужчина стал бы терпеть возле Пола эту его странную вторую семью и с легкостью мириться с ней? Не в первый раз я подумала, какой урон нашему женскому сообществу наносит отвратительный современный либерализм, потому что в другие времена таких гомосексуалистов насильно принудили бы к браку, отцовству и тайным гомосексуальным связям, притом совершенно не доказано, что подобная двойная жизнь не была бы предпочтительнее им самим. Неужто так, как сейчас, лучше? Вопрос этот, правда, чисто академический. Против природы не попрешь, и последнее слово всегда за сексом.