Грейсон, которого я помнила, был всей душой открыт миру. В его голосе звучало столько надежды, он мечтал о светлом будущем.

А Грейсон в библиотеке особняка казался мне совсем другим человеком.

Это был кто-то совершенно незнакомый, и я не могла понять, что испытываю к нему.

– Это поразительно. Ведь вы с ним были так близки, пока ты с родителями не переехала во Флориду.

– Да. Если честно, он тогда оказывал на меня большое влияние, но сегодня вел себя так, будто не знает, кто я такая.

– Но он взял тебя на работу. Это что-нибудь да значит, а?

– Возможно… Но видела бы ты его. Он был так… холоден.

– Недружелюбен? Или груб?

– Нет, не совсем так…

Грейсон не был грубым или недружелюбным. Он просто… был собой. Мне было нелегко описать его поведение. Считать его недружелюбным было бы чересчур предвзято, но добрым назвать его язык не поворачивался. Он казался загадочным, словно множество разных мыслей проносились в его голове, но он никому о них не рассказывал.

– Просто он уже не тот человек, которого я знала. Думаю, мне просто надо к этому привыкнуть. Но в любом случае мне будет сложно работать у него.

– О боже, работа у первой любви, я и представить такого не могла.

– Я и сама все еще пытаюсь это представить.

Мы с Шай устроились на диване, чтобы посмотреть по телевизору какую-нибудь ерунду. Раз в неделю мы отменяли все свои планы, чтобы погрузиться в просмотр ужасных шоу, которые предварительно записывали. Больше всего нам нравились соревнования женихов и невест, потому что происходившее там было до смешного преувеличено. Дайте нам бесконечные серии Холостяка или Холостячки, и мы с радостью погрязнем в их просмотре. И все же в тот день мне было сложно отключиться от посторонних мыслей. Я никак не могла перестать думать о новом Грейсоне Исте. И не могла представить, каково это – работать у мужчины, который когда-то так много значил для меня.

Прошло больше пятнадцати лет с тех пор, как мы перестали общаться, пятнадцать лет роста и перемен, взлетов и падений и бесконечного движения вперед. И все же я не могла не думать о том мальчике, которым когда-то был этот холодный мужчина. Я не могла не вспоминать наши первые встречи и последние прощания.

Интересно, а он думал об этом?

* * *

После того как мы с Шай закончили свой телевизионный кутеж, я отправилась к себе в комнату, чтобы позвонить отцу. Я села на край кровати, сжимая в одной руке мобильник, а в другой – бокал с вином.

– Алло? – донесся из трубки хриплый голос, и он закашлялся.

– Привет, пап, это Элли, – сказала я, закрыв глаза. – Звоню узнать, как ты.

– О, да, Элли. Я собирался звонить тебе, но подумал, что ты еще занята. Как все прошло?

Я схватила подушку и плотно прижала ее к себе, уткнувшись в нее подбородком.

– Что ж, да. В смысле, все хорошо. Как ты себя чувствуешь? Расстройство желудка прошло?

– О, да. Пришлось нелегко, но теперь намного лучше. День и ночь сидел в туалете, но теперь все в порядке.

– Рада слышать. Ты принимаешь инсулин? Я знаю, что ты иногда забываешь. – Недавно у него диагностировали вторую стадию диабета, но он относился к болезни без должного внимания. Одно время я серьезно ругалась с ним, пытаясь заставить правильно питаться. Доходило до того, что я находила банки с содовой, которые он прятал под раковиной в ванной. Я изо всех сил старалась заставить его придерживаться диеты, похудеть, но все оказывалось бесполезно.

Невозможно заставить человека измениться в лучшую сторону, если он сам того не хочет, и каждый раз, когда я пыталась надавить на него, наши отношения портились еще больше. Именно поэтому я и уехала от него несколько лет назад. Он устал от моих бесконечных попыток помочь и просто оттолкнул.

Я должна была научиться любить его на расстоянии, но теперь каждый день беспокоилась о его благополучии.

– Ну да, принимаю каждый день, как и положено, – ответил он.

Ложь.

Я понимала, что он врет, потому что отлично знала отца.

Мы оба умолкли, и это было вполне естественно.

Он никогда не говорил много, как и я. Я часто размышляла, связано ли это молчание с тем, что нам просто нечего было сказать друг другу, или же мы слишком долго ждали возможности поговорить по-настоящему. Возможно, в глубине души мы уже давно созрели для того, чтобы поговорить по душам, но просто не знали, с чего начать.

Ну что ж. По крайней мере, мы хоть изредка созванивались.

И все же мне часто не хватало слов.

Он откашлялся.

– Ладно, пойду немного приберусь. Спасибо, что позвонила, Элли. Поговорим позже.

– О, ладно.

– И еще, Элли. Спасибо за деньги, которые ты прислала. Хотя не стоило этого делать. Я хочу, чтобы ты больше не делала этого, но все равно спасибо.

– Всегда пожалуйста, папа.

– Поговорим позже, хорошо?

Он всегда старался закончить разговор побыстрее, что было только к лучшему. В противном случае я просто слушала бы в трубке его прерывистое дыхание, сожалея о том, в кого мы превратились.

– Хорошо, папа. Я люблю тебя.

– Да, тебя тоже. Пока.

Он повесил трубку, не сказав мне полностью слов, которые я так хотела услышать, которые хоть немного бы меня утешили.

Я тоже тебя люблю.

Мне сложно было представить, что когда-то мы были так близки с папой. Время способно изменить отношения самым невозможным образом. А смерть полностью меняет души людей. Иногда в лучшую сторону, но в нашем случае все оказалось наоборот. Люди и их отношения становятся другими.

Иногда мне так хотелось хоть немного изменить отца, чтобы он хоть капельку напоминал моего прежнего папу.

Я каждый день скучала по тому человеку и в глубине души молила маму помочь ему найти обратную дорогу ко мне.

Я искренне верила в мамину любовь. Верила, что она настолько сильна, что способна победить смерть. И постоянно ощущала ее благословение.

Я очень надеялась, что папа тоже ощущал ее присутствие.

Все еще здесь, Элли.

Мамины слова отпечатались в моем сердце, и именно они заставляли его биться.

Я оставался в офисе компании «Ист-Хаус» до последнего. Большинство сотрудников разошлись после семи, а когда я взглянул на часы, было уже 21:30.

Телефон зажужжал, и на экране высветилось имя Лэндона. Я не ответил на звонок, но это не остановило моего лучшего друга от потока сообщений.