Но Клара все еще была в нас заинтересована – ей нужны были слушатели, чтобы вновь переживать тот успех, который она, например, снискала у Буррадов на их днях рождения или на обеде, который они дали в ее честь. Как и можно было ожидать, полковник был в нее тайно влюблен. Война в России, в иные времена бывшая главным сюжетом Клариных речей, потеряла свою привлекательность – в 1943 году немцы начали превозносить достоинства того, что Гитлер называл “тактикой гибкой обороны”.

Крещение Поля состоялось пасмурным и теплым воскресным днем. Бабушка, Наташа и Андрей присутствовали. Я осталась дома, но потом расспросила обо всем Андрея. К разочарованию моего кузена, Поля крестили не погружением, а символически побрызгали ему водой на голову, чего оказалось достаточно. На церемонии также присутствовали местные буржуа во главе с Буррадами; никого из крестьянских семей в церкви не было. В честь Поля мадемуазель Шарль попросила своего духовника, отставного кюре, совершить таинство, а новый кюре ему только прислуживал. Все прошло великолепно, несмотря на то что дряхлый трясущийся кюре несколько раз забыл имя Поля. Единственная трудность возникла в тот момент, когда надо было расписаться в старой регистрационной книге, переплетенной в кожу. Перо, лежавшее рядом с полупустой чернильницей, наотрез отказалось что-либо писать. Когда мадемуазель Шарль поставила на красивой записи огромную кляксу, все бросились искать другое перо. Новый кюре взял дело в свои руки. Решительным жестом он разломил старое перо пополам, сказав: “Надо сломать ему хребет!” Потом он достал из глубин своей сутаны сверкающую черную авторучку. Каждый из присутствующих расписался в регистрационной книге, и, таким образом, Поль вошел в лоно католической церкви.

Об одной из особенностей этой церемонии много сплетничали во время сбора винограда в том году: супругов Калита не пригласили на крещение Поля. Это было публичное оскорбление. Австрийка и русский, оба работавшие на немцев, больше не были союзниками. Возможно, Клара, которая теперь была под покровительством Буррадов, решила, что больше не может компрометировать себя общением с такими сомнительными людьми, как Калита. Я и сейчас не могу понять причину этой внезапно возникшей неприязни. Может быть, кто-то из них отказал другому во взаимности, и это отравило их отношения? Скорее всего, нет – я подозреваю, что они оба были слишком расчетливыми, чтобы допустить подобное развитие событий. Возможно, Клара думала, что Андрей Калита может посягнуть на ее право быть единственным официальным переводчиком у немцев? Калита зачастую тихо и спокойно разрешал бытовые споры, а она хотела выступать спасителем, этакой Жанной д’Арк, ей нравилась роль вдохновенного миротворца.

Теперь Клара считала мадам Калита “прилипчивой”. Привязанность Веры к Кларе и Полю и вправду была необычайной. Вера очень расстраивалась, если они не навещали ее каждый день, и приходила искать утешения у бабушки. Клара считала, что интерес Веры к ее делам – это вмешательство в частную жизнь.

Однажды Клара не пришла на чай, когда Вера настойчиво ее зазывала, чтобы “выяснить отношения”, как это называется по-русски. Вера испекла пирог и заварила настоящий чай, но Клара не пришла, и вообще никогда больше к ней не приходила. С того дня Клара отказалась встречаться и с Андреем, и с Верой. Она перестала узнавать их на улице и запретила Полю разговаривать с ними. Бабушка была на стороне Клары, мадам Калита плакала. Успокаивать ее приходилось моей матери, но Вера была безутешна. Андрей Калита и Клара смертельно возненавидели друг друга.

Незадолго до этого во Франции после первых же намеков немцев, которым нужна была рабочая сила, правительство Виши придумало акцию под названием la Relève (замена), торжественно объявив, что за каждых трех добровольцев, которые согласятся поехать на работы в Германию, немцы отпустят одного военнопленного – в плену оставалось еще около двух миллионов французских солдат и офицеров. Добровольцев было недостаточно, и немцы усилили давление. Тогда правительство издало закон об обязательной трудовой повинности, который позволял принудительно отправлять людей в Германию. Что же касается la Relève, то это было просто мошенничеством. Домой отправили около ста тысяч военнопленных, а на работы в Германию – больше шестисот пяти-десяти тысяч молодых французов. В дополнение к этому еще сотни тысяч служили рейху на французской земле[55].

Олеронских крестьян за Рейн не посылали – считали, что их присутствие на острове полезно для немецкой экономики. Однако все мужчины-французы в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет должны были отработать две недели в месяц на строительстве Атлантического вала. Для крестьян это было тяжким бременем, в 1939 году их ряды поредели, но женщины знали, что такое тяжелый труд, и олеронские виноградники продолжали процветать.

Поскольку в законе говорилось о французах, Клара смогла выхлопотать для Андрея освобождение от трудовой повинности. Калита был не французским гражданином, а русским беженцем, как и мой отец, а немцы строго следовали букве закона в толкованиях собственных текстов. Когда отец узнал, что Калита освобожден от обязанности работать на немцев, то обратился к секретарю мэрии месье Дюпе, объяснив, что он тоже русский беженец. Секретарь мэрии, про которого говорили, что он втайне ненавидит немцев, решил, что если Калита освобожден, то мой отец тоже имеет на это право, “ведь у него столько детей, которых надо кормить”.

После того, как Клара и Андрей поссорились, она обратила внимание немцев на то, что двое трудоспособных русских освобождены от работ по формальным причинам. Быть русским в 1943 году оказалось не очень-то хорошей рекомендацией, и отца вместе с Андреем Калитой немедленно вызвали на работы. Месье Дюпе сам принес отцу предписание. Он был возмущен и сказал, что не смог оформить ему освобождение от работ из-за вмешательства мадам Риттони. В результате отец должен был через две недели явиться на работы по добыче гравия на Большом пляже Сен-Дени.