Не надо идти на пост? Валишься на нары и спишь до побудки или до такого артналета, что от него даже до смерти уставший, но проснешься. С поздней осени такое каждый божий день было, то есть не день, а полночь. Двенадцать особо тяжелых снарядов как с куста по переправе и окрестностям. Вот к этой побудке я никак не мог привыкнуть и обязательно просыпался. Прошли эти три залпа, в тебя не попало – спи дальше, это не тебе, а кому-то другому, раненному на переправе, пополнению там же или, как было, какому-то отделению штаба дивизии. Их таким чемоданом положило в блиндаже неподалеку, пробив все накаты и толщи. Мы, как об этом узнали, то с живым интересом глянули на свои, оценили их хлипкость по сравнению с теми и приняли к сведению, что не укроет. Ну да, а чего еще ждать? Не бывает непробиваемвх толщ бетона и прочего. Даже бетон известных мне дотов не рассчитывался на несколько попаданий в одно место. Если класс защиты М2, значит, тогдашняя шестидюймовая гаубица с шести километров попавшим снарядом не пробьет. Придет ее следующий снаряд в выбоину перекрытия от предыдущего – уже никаких гарантий нет. Как нет и гарантий того, что в не совсем разбитом доте может так завалиться выход, что его уже покинуть затруднительно. Например, на знакомом мне «Чонгаре» только хардкорно, развинтив бронезащиту амбразуры и выползая через нее в сторону противника. В больших дотах имелся запасной выход, точнее, подземный лаз. Поместишься – значит, вылезешь. Шире, чем амбразура, в плечах – увы. Везде свои сложности: кто в лесу становится единым целым с травой и березками, кто в доте единым целым с бетоном стен. Кому – единение с морем. Только в небе никто не остается, а всегда спускается на землю. Хоть быстро, падая вместе с самолетом, хоть медленно, оседая пеплом на траву от взрыва в небесах.

Да, я даже периодически хотел, чтобы так наломаться, свалиться и уснуть мертвым сном, без всяких видений, чтобы лег, и глаза открылись только когда надо на пост или что-то еще. Потому что во снах приходила Наташа и горестно спрашивала, сколько ей еще меня ждать. Мне же эти сны – как осколком стекла по сердцу, именно такое ощущение было. Легко ли после этого жить, а тем более воевать? Так может и с катушек сорвать, однажды чуть до того не дошло, прямо готов был через бруствер окопа махнуть, и будь что будет. Только бы до немецких глоток дорваться! Остановил меня Фарид, вцепившись своей ручищей мне в плечо и так удержавший. Был бы кто пожиже – не вышло бы. Так что держите меня семеро или один Фарид! После он меня спросил, чего меня на рассвете понесло из траншеи. Ответил, что кошмар во сне увидел и рванул неведомо куда. Фарид только хмыкнул. И правда, неведомо куда: не то к ней, не то под пулю, чтобы больше этого не видеть и не слышать.

Впрочем, такое бывало не только со мной. Горе у всех, а у многих свои беды поменьше, и все валятся и валятся, как снег с неба. У Фарида погибло уже двое братьев, Коля Меньшов вообще не знает, где его родные, успели ли они из Кировограда уехать или там остались, Михаилу Потаповичу (он у нас во взводе самый старый) из дома письмо пришло, что его младший сын в шестнадцать лет на фронт сбежал и его пока не нашли. Вот он и мается раздумьями, что там с его Витькой и куда того война занесет. Ну и я с женой, которая не то в Ленинграде, не то неизвестно где. Про Ленинград и тамошний голод уже ходили разные рассказы от эвакуированных, так что и у меня горе, как у остальных. Ну и всеобщее, которое одно на всех и сверх личного…

* * *

Так вот и закончился год в Воронеже. Прошли большие испытания, теперь пришли большие надежды, потому как стала наша брать и под Сталинградом, и на Кавказе, а потом и тут, на всем Дону. Двенадцатого января пошел вперед Воронежский фронт, и остановился он только под Сумами и Опошней, что совсем недалеко от Полтавы. За полтора месяца отыграли назад все то, что немцы брали за весну, лето и осень. Даже с лихвой, потому как Харьков и Белгород пошли в придачу, за лихость и умение. Лихости было, пожалуй, чуть побольше, но и умение появилось. Пушки гремели не только на Дону и Кавказе, но и на берегах Ладоги, пробив проход в кольце блокады у Шлиссельбурга.

Правда, до нас эта весть дошла с запозданием, потому как у самих тут дела завертелись, только успевай хвататься. Нашу дивизию между тем успели передать в другую армию и вернуть обратно в сороковую. И меня тоже отправили в полковую роту автоматчиков. Появилось такое подразделение в нем – фактически резерв командира полка, готовый и на острие прорыва оказаться, и подкрепить слабое место в обороне. Пожарная команда, так сказать.

Освобождать Воронеж мне не пришлось. Армия провела две операции, фактически снеся вражескую оборону перед собой и соседями. Сначала под Острогожском ухнула в котел и не выплыла большая часть венгерской армии. А потом наша ударная групировка ударила на север и вместе с соседями замкнула кольцо за спиной у занимавших Воронеж немцев. При них тоже венгры отирались, но не так много.

Южнее нас размололи еще и итальянскую армию, пришедшую на Дон продолжить традиции римского оружия. Ну вот им и венграм Бог послал, как Сеннахириму, день рассеяния.

Так что итальянцы хлебнули таких же неиллюзорных люлей, как от эфиопов и немцев, а венграм прилетело от русской армии второй раз, как и девяносто три года назад. Второй Вилагош, только куда ярче. Ну и кто-то писал, что сталинградского масштаба разгрома немцы не чувствовали со времен поражения под Иеной.

А тут, на Дону, немцев ждал еще один сюрприз. Наша армия не стала долго и упорно добивать немцев в воронежском котле, а передала эстафету соседям и двинулась вперед, на запад, пока в немецком фронте зияет пролом и резервы туда не подошли.

В этом были свои плюсы и минусы, ибо из окружения таки выдрались две большие группы немцев, и они успели подорвать много чего в Воронеже, до чего раньше у них не дошли руки. Но взамен наша армия, сбивая заслоны, упорно шла вперед и сквозь тот самый пролом вломилась в Харьков и Белгород. Да и за ними она не остановилась.

Харькова и Белгорода я, правда, не повидал, но брать Корочу пришлось. Я раньше ушел оттуда в госпиталь, и вот теперь вернулся. И возле Богодухова, памятного по сорок первому году, тоже побывал. Зима тревоги нашей стала зимой победы. Правда, в марте немцы отыграли немного назад, отбив обратно Харьков и Белгород. Жалко, конечно, но сил удержать их не хватило. Дивизии наши наступали от Дона, делая третью операцию подряд, и удержались там, где смогли. Ну, про это почитать самим можно, кто там виноват, что Харьков снова попал к немцам, пусть генералы пишут, кто из них не так повернул и не там пошел.