— Если тому найдутся доказательства, — добавил Попов, чем сразу испортил настроение Гурову.

— Нужно будет срочно найти какую-нибудь фотографию Рожкова и предъявить ее для опознания Лазарю Коху, пока они не уехали, — добавил Гуров. — Хотя, впрочем, их ради такого дела и задержать можно.

— А наведаюсь-ка я завтра в Дворянское собрание и с людьми поговорю, узнаю, что там про Шеловских известно, — задумчиво сказал Алексей Юрьевич. — А еще запрошу в нашем архиве все, что относится к Константину Николаевичу Шеловскому, где работал, где служил и все остальное.

— У вас вызывает сомнение моя версия? — насторожился Гуров.

— Не обижайтесь, Лев Иванович, но когда все вот так легко складывается и логично вытекает одно из другого, жди подвоха, — тихо объяснил Алексей Юрьевич. — По большому счету, ваша версия выстроена только на том, что отца Юрия звали Александром Константиновичем, его сестру — Ольгой, а его мать то ли была убита, то ли погибла в результате несчастного случая. Это неоспоримые факты, а все остальное — основанные на них логические построения и, простите, домыслы. А если предположить, что отправная точка не верна? Подумайте об этом.

Такой моральной пощечины Гуров не получал еще никогда! И она была тем более болезненна, что получил он ее от Попова, которого искренне уважал.

— Вы очень устали, Лев Иванович, — постарался подсластить пилюлю Попов. — Выспитесь, отвлекитесь чем-нибудь… Да вот хоть телевизор посмотрите! Дайте отдых мозгам, а потом уже на свежую голову переберите поштучно все факты и только факты. Глядишь, и другая версия появится. К сожалению, помочь вам в этом я не могу, потому что просто знаю меньше вас — это же вы в Саратов ездили. Ну, отдыхайте, а я, как новая информация появится, к вам наведаюсь.

— Я сегодня с Крячко встречаюсь, так что завтра утром приеду с новостями, — пообещал Степан с таким видом, словно и не слышал, как его тесть очень элегантно размазал Гурова.

Попов вышел из квартиры первым, а вот Степан задержался и прошептал Гурову:

— Лев Иванович, это не Рожков. Тот человек, что приходил к Кохам, хоть и был очень просто одет, но когда те стали над ним смеяться, так им улыбнулся, что они чуть в штаны не наделали. А старик-то был с большим гонором! Не смог бы Рожков так их на место поставить!

— Что же в его улыбке было такого грозного? — усмехнулся Гуров и вдруг, все поняв, чуть не застонал.

— Что с вами? — встревожился парень.

— Иди, Степа, — попросил Лев. — Иди! — и чуть не вытолкал того за дверь.

Захлопнув дверь, он прислонился к ней лбом — таким законченным идиотом он не чувствовал себя еще никогда. Сам не свой от пережитого унижения и осознания собственной тупости, Лев понял, что у него сейчас только одно-единственное желание: даже не напиться, а нажраться до провалов в биографии, благо спиртное в холодильнике было. И чтобы, проснувшись, не помнить ни этих тихих, произнесенных очень вежливым тоном слов Попова, ни того, что он сам лопухнулся, как последний растяпа. Но он решил, что такого малодушия себе позволить не может, а вот просто выпить, чтобы успокоить взвинченные нервы и уснуть, — вполне. Полстакана водки оказали нужно воздействие, и Лев лег спать — никакие кошмары его, к счастью, не мучили.

Гуров проснулся, когда за окном было еще темно, но сна уже не было ни в одном глазу. Решив, что нечего себе бока отлеживать, он встал, привел себя в порядок, позавтракал и тут вдруг поймал себя на том, что сознательно оттягивал момент, когда нужно будет сесть и, перебирая факты и только факты, выработать новую версию. Хотя чего ее вырабатывать? Он уже и так все знал, нужно было только привести мысли в порядок, выстроить такую стройную схему, чтобы к ней невозможно было придраться, а если вдруг возникнут неясные моменты, то, прежде чем рот разевать, выяснить все до мельчайших подробностей. Сев один раз в лужу, Гуров ни в коем случае не хотел повторения. То садясь, то меряя шагами комнату, он рассуждал вслух:

— То, что Рожков здесь ни при чем, теперь понятно. Да! Рожков не смог бы так нагнуть ювелира Коха, чтобы тот взялся за нежеланную работу. А вот Грозный, иначе говоря, Георгий Александрович Иванов, непререкаемый авторитет для всей окрестной шпаны, мог! И фальшивый царский червонец у него не мог появиться просто так — не зря же он постоянно интересовался судьбой друзей юности и выяснял, где они. И видимо, нашел! И отношения с ними поддерживал! И, скорее всего, поддержкой их пользовался! А я, законченный идиот, совершенно упустил из виду то, что его отца тоже звали Александром Константиновичем, а тетку — Ольгой! Я решил, что тихушник Рожков больше подходит на роль «серого кардинала» при Егорове, чем предводитель шпаны Жорка Грозный! Кретин безмозглый!

Лев приготовил себе бокал крепкого чая, сел к столу и стал сопоставлять то, что ему рассказал Попов о судьбе Константина Николаевича Шеловского, и то, что узнал от Пелагеи.

— Итак, — стал рассуждать он вслух, — детей Константина Николаевича звали Александр 1921 года рождения и Ольга, которая родилась в 1932-м. В 1937-м Александру было шестнадцать, и он уже многое понимал, а уж при отце-военном неженкой вырасти просто не мог. Они исчезли из Москвы за несколько месяцев до того, как пришли за их отцом. А тот, заметим, строил фортификационные сооружения по всей стране. Могли у него где-то оказаться такие верные друзья, кому он рискнул бы отправить детей? Могли. А поскольку при обыске не были найдены не только какие-либо ценности, но и личные документы, то получается, что он отдал все детям. Где они осели, неизвестно, но раз сохранили колье, то и документы должны были тоже остаться. Теперь перейдем к прошлому, не столь отдаленному. Отец Георгия — Александр Константинович, а его сестра Ольга — фамилии сейчас неважны, приехали откуда-то из Средней Азии в 1957 году. Если учесть, что в 1956-м состоялся 20-й съезд КПСС, развенчавший культ личности Сталина, то они вполне могли решить, что бояться им больше нечего, и вернулись в Россию. Но в Москве им было бы трудно устроиться, и они выбрали Саратов. Соседка сказала, что Александр был уже немолодой — правильно, ему было 35 лет, о его сестре она не говорила, но это уже неважно.

Лев поднялся и, разгуливая по комнате, спросил у своего отражения в стекле:

— Мог Егоров-старший обворовать соседей? Да! Если знал, что там есть что взять. Но откуда он мог знать? Подглядел, как они рассматривают свою фамильную реликвию, но вряд ли они стали бы делать это во дворе или возле окна — уж они-то знали ее настоящую цену. Откуда же он мог узнать? Стоп!

Гуров остановился и яростно помотал головой, злясь на собственную тупость. Кретин! Идиот! Ему же Пелагея ясно сказала, что сестры Николая и Юрия постоянно торчали в доме у своей подружки Лены, потому что Ольга работала в столовой и приносила домой кое-что вкусное! А Лена, по словам директрисы школы, была открытым, доверчивым ребенком, вся в мать! Вот она-то колье подружкам и показала! Тайник она, конечно же, увидела случайно, потому что, будь иначе, взрослые обязательно предупредили бы ее, чтобы она никому ничего не говорила, или перепрятали колье. Истинной ценности украшения она не представляла, для нее это была просто красивая вещь и только. И доставала она его наверняка при подружках, потому что даже представить себе не могла, что кто-то может взять чужое. Вот Катя место тайника и узнала. Она пришла домой, рассказала о том, что видела, и отец Николая, дождавшись, когда соседей не будет дома, пошел на дело. Но, увидев, что именно ему досталось, не стал рисковать и спрятал колье. Что он планировал сделать с ним потом, теперь уже никто никогда не узнает. Гуров даже застонал от обиды — его вчерашние умозаключения были безупречны, но вот с отправной точкой он ошибся! Его ввела в заблуждение смерть матери Юрия. Прав был Попов! В Саратов он не ездил, в тонкости дела не вникал, но ему было достаточно выслушать Льва, и он тут же понял, что этот карточный выстроенный Львом домик разлетится от малейшего дуновения ветерка. Да что там ветерка? Он сам собой рухнет!