– Хватит всей этой болтовни, – произносит Малин. – Мы все трое прекрасно знаем, кто ты такой и чем занимаешься. Двух маленьких девочек нет в живых. Мы пытаемся выяснить, что произошло. Если у тебя есть хоть малейшая зацепка, выкладывай, иначе я стану паяльником у тебя в заднице – до самой могилы.

Дик Стенссон улыбается.

– Я смотрю, вы дамочка с темпераментом, – говорит он веселым голосом, и у Малин возникает острое желание перескочить через стол и свернуть нос этому клоуну, но она сдерживается.

– Спокойствие, только спокойствие, – произносит Зак стальным голосом, словно желая одновременно призвать к порядку Стенссона и успокоить Малин. – Так тебе нечего нам рассказать?

– Нет.

– Можешь быть уверен, что в ближайшее время мы проверим все твои делишки, – говорит Зак. – Будь уверен. Каждую бумажку.

– У полиции есть на это время? – Дик Стенссон снова улыбается. – И мне ничего не известно об этом Фронте экономической свободы.

– Так ты и о нем знаешь? – спрашивает Зак.

– В Интернете он во всех заголовках на первой странице.

– Ты видел что-нибудь необычное вчера на площади, обратил на что-нибудь внимание? – спрашивает Малин.

– Я видел девочек. Видел, как они ели сосиски, и подумал, что они такие милые… я люблю детей. И еще я подумал, что они слишком хороши для жизни на нашей жестокой планете. Помню, я именно так подумал, Малин.

Дик Стенссон смотрит прямо ей в глаза своими ледяными голубыми глазами. Его взгляд суров и холоден; она пытается найти в нем хоть каплю тепла и искреннего чувства, но ничего такого там нет.

– Вам следовало бы сосредоточиться на том, чтобы задержать этих активистов из Фронта экономической свободы. Ведь они признались, что это они.

– Мы работаем над этим, – отвечает Зак, и Малин видит, как он проклинает сам себя за то, что вообще ответил Стенссону, начал оправдываться за полицию перед этой свиньей.

– Спасибо. У нас все, – говорит Малин и поднимается.

* * *

Мы слышим двигатели, Малин.

Там, внутри, в мастерской.

Мы слышим, как они воют, словно ужасные голодные звери, слышим, как они поют свою звериную песню.

Здесь много закрытых дверей. Надо ли их открывать?

Теперь наши имена выложены в Интернете. На страницах газет. Все знают, кто мы такие.

Девочки Вигерё.

Мама.

Она дышит. Она борется. Мы пытаемся увлечь ее к нам, зовем ее, но она сопротивляется, хочет побыть еще там, где она сейчас, но скоро она придет к нам.

У нее жар. Ей снятся сны, в которых она видит наши лица и дяденек, которые не похожи на людей.

Дяденек, у которых очень мало качеств.

Мы зовем папу.

Мы видим человека в капюшоне, человека с рюкзаком на багажнике велосипеда.

Кто он, Малин? Он – наш страх? Или наша тоска по жизни… Еще, и еще, и еще!

Мы еще не успели, Малин, мы хотим еще пожить. Ты можешь подарить нам еще немного времени?

Мы хотим, чтобы ты помогла нам, Малин, стать теми, кем мы были, – теми, кем мы должны стать.

А вот опять кричат другие дети, Малин. Они зовут тебя. «Приходи, приходи!» – кричат они и тоже зовут своего папу, но он не знает, где они, а их мама не может прийти, потому что она мертвая, как и мы.

На самом деле мы не хотим им помогать, Малин. Почему они должны жить, если нам нельзя? Но надо помогать друг другу, быть настоящим товарищем, поэтому помоги им, Малин, спаси их.

Они ждут, что ты придешь и спасешь их. Сделай это – и тогда, возможно, ты спасешь себя.

Прислушайся, и ты услышишь их.

Взрослые должны приходить, когда дети зовут.

Но ты их не слышишь.

Ты их не слышишь…

* * *

Зак высаживает Малин перед домом песочного цвета на Огатан.

В квартире горит свет.

Туве? Хочется надеяться.

Малин мечтает посидеть рядом с Туве на диване. Чтобы Туве почувствовала, что у нее есть мать, которой она не безразлична. Для которой нет ничего важнее дочери – ни работа, ни алкоголь. Которая не звонит из трижды проклятого реабилитационного центра, чтобы сказать, что ей уже лучше.

«А еще мне так не хватает подруги, – думает Малин. – Настоящей подруги, с которой можно поговорить о серьезных вещах. И подурачиться. Может быть, Хелен Анеман, диктор радио, могла бы стать для меня такой подругой? Вполне возможно. Хелен умная, веселая, с развитой эмпатией». Однако просто встретиться и поговорить почему-то все не получалось. А Малин не из тех, кто звонит без всякого повода. В последний год она в основном слышала Хелену только по радио.

В машине по пути обратно они с Заком обсуждали Стенссона.

Провели своего рода мозговой штурм.

Может быть, кто-то хотел навредить ему и создал сайт Фронта экономической свободы с целью отвлечь полицию и направить их по ложному следу?

Вполне вероятно.

Нет пределов изощренности, на которую способна организованная преступность. И эти проклятые ворюги живут припеваючи – о такой жизни обычным трудягам и мечтать не приходится, от такой роскоши безработный рабочий в обморок упал бы.

Честность – не больно прибыльное занятие.

Или просто несколько активистов воспользовались случаем продвинуть свой посыл, когда возможность привлечь внимание была наиболее велика?

Когда они уже подъезжали к центру, Малин набрала Свена Шёмана. За день технический отдел не сильно продвинулся в отслеживании цифровых следов. IP-адрес отправителя сайта Фронта экономической свободы был скрыт при помощи весьма продвинутых технических решений. Вставал вопрос, удастся ли им вообще распознать его или хотя бы добраться до того, кто предоставляет ему хостинг. Они пытались также выяснить, откуда было послано сообщение в «Корреспондентен», и отправили запрос в «Ютьюб», однако ясно было, что ответ оттуда придет нескоро.

Что касается взрывчатого вещества, то отследить его будет исключительно трудно – или вообще невозможно.

Во второй половине дня Юхан Якобсон, Бёрье Сверд и Вальдемар Экенберг допрашивали других известных полиции активистов, но беседы ничего не дали. Никто ничего не знал о Фронте экономической свободы. Он возник, словно облако дыма после взрыва, – и, вероятно, готов был столь же быстро раствориться, исчезнуть. Никакие другие СМИ, кроме «Корреспондентен», сообщения не получали. Кроме того, они побеседовали с профессором Стокгольмского университета, который заявил, что ни о каком левом активизме экономической направленности в Швеции даже не слышал, тем более о каком-то Фронте экономической свободы. Правда, коммунисты устраивали однажды акцию протеста перед зданием Отдельного банка, но это было еще в семидесятые. Предположение о том, что здесь замешаны правые экстремисты, профессор счел слишком маловероятным. Зато вполне вероятно, подчеркнул он, что появился некий новый тип деятельности по подрыву устоев общества – в связи с трудными временами и усилением расслоения. Вопрос состоял только в том, когда последует реакция со стороны тех, кто чувствует себя выброшенным за борт.