— Так кто же в этом виноват? — спросила я. Мой голос звучал выше, чем обычно, должно быть, от волнения. Мама была спокойна. Она повернула налево и нажала на педаль газа.

— Мистер Террапт, — ответила она.

Я глядела в окно. Я не хотела этого слышать.

— Джессика, ты не обязана со мной соглашаться, и я знаю, что со мной согласится не каждый, но ты должна меня выслушать. Дай мне объяснить.

Медленно и неохотно я взглянула на нее. Я не хотела, чтобы она оказалась права.

— Спасибо, — сказала она. — Я говорила, что это будет непросто.

Мы остановились у светофора.

— Смотри, во всех этих историях с Питером в начале года, и с растительной смесью Люка, и с остальным озорством… — Мама сделала паузу. — Думаю, мистер Террапт пытался научить вас личной ответственности.

Зажегся зеленый, и мама нажала на газ.

— Но заплатить за это в конце концов пришлось ему же. В тот день он позволил вам играть и драться в снегу, надеясь, что вы не перейдете границ, — и ответственность за это он возложил на вас. Потому он и не стал вмешиваться.

— Но разве это плохо? То, что он дал нам такую возможность? Разве не поэтому он был особенным?

— Доченька, не говори о нем в прошедшем времени. Он и сейчас особенный.

— Прекрасно, — раздраженно ответила я и одновременно обрадовалась, что можно говорить о нем в настоящем. — Так разве не поэтому?

Я злилась, потому что не хотела, чтобы разговор отклонялся в сторону. Я хотела услышать ответы на свои вопросы. Я опустила стекло — неожиданно мне стало жарко. В лицо ударил ветер.

— И поэтому тоже. Но в конце концов вы всего лишь дети, и возлагать на вас такую огромную ответственность неправильно. От вас нельзя требовать того, чтобы вы несли ее непрерывно. Вот почему это его вина.

Мама говорила так спокойно. Я знала, что она пытается мне помочь и меня утешить.

— Таким образом, он виноват в том, что попросил нас вести себя по-взрослому, когда мы просто дети, — переформулировала я мамино утверждение. — А если бы он снял с нас ответственность, велев прекратить потасовки, то, возможно, снежок никогда бы не кинули.

Я посмотрела на маму.

— Совершенно верно, — кивнула она.

— Что ж, я думаю, в этом не больше смысла, чем в романе папы с этой пустоголовой профурсеткой.

Машина вильнула в сторону. Мама явно не ожидала от меня подобных слов. Мы давно не говорили о папе, но сейчас, когда я была так расстроена, меня снова стали терзать мысли о нем и его тупой подружке. Хотя, признаться, словарный запас у меня богатый, и, возможно, мне следовало подобрать более деликатное определение. Впрочем, сомневаюсь, что мне удалось бы найти более точное.

— Получается, если сейчас мистер Террапт поправится, у него будут неприятности?

— Необязательно, — ответила мама. — И следи за своим языком. Кроме того, в сочетании слов «пустоголовая» и «профурсетка» содержится некоторая избыточность, хотя должна согласиться, что новая женщина, появившаяся в жизни твоего отца, не отличается умом и порядочностью.

Мама сбросила скорость и свернула на дорожку к нашему дому. Она припарковалась и заглушила двигатель. Я отстегнула ремень.

— Джессика, я несколько раз беседовала с миссис Уильямс, с некоторыми родителями и другими взрослыми из вашей школы. Мы все беспокоимся о том, что сейчас происходит с вами. Никто, включая миссис Уильямс и школьную администрацию, не хочет, чтобы у мистера Террапта были неприятности. Все знают, что он прекрасный учитель, и желают ему выздоровления.

Мама обняла меня. Я обняла ее в ответ.

— Знаешь, о чем Терри рассказала мне на днях? Анна считала себя виноватой в том, что многие их сторонятся.

— Анна? Виновата? — изумилась я. — Конечно нет.

— Именно, — ответила мама. — И надеюсь, ты понимаешь, что ты точно так же не виновата в том, что случилось между твоим отцом и мной.

Мне надо было это услышать. Я еще раз обняла ее, но ничего не сказала, иначе бы расплакалась. Мама тоже молчала — думаю, по той же причине. Нашу машину заполнила любовь.

Заключительный акт, действие 1

Ну что ж, свершилось: последний школьный день. Музыка, кино, игры, песни, смех, улыбки со всех сторон, пирожные, печенья, общее веселье. По крайней мере, так это обычно выглядит. У нас все было по-другому. Я никогда не плакала в последний день занятий, но именно этого мне сейчас хотелось больше всего — и я знала, что не мне одной. Мы так надеялись, что к концу года наш учитель вернется — а он не вернулся.

Я по-прежнему раздумываю о незнакомом мистере Террапте. Эти мысли часто приходят мне в голову с того самого дня в комнате ожидания. Все любят мистера Террапта, но он не сближался ни с кем, кроме мисс Ньюберри. И даже она только мечтает о том, чтобы мистер Террапт открылся ей. Иногда мне кажется, что все они волнуются не только за него, но и за нас, поскольку понимают, что именно мы действительно близки ему. Но как я вообще могу об этом говорить или думать, когда так мало его знаю? А может, и неважно, насколько хорошо мы его знаем? Важно, что мы его любим.

Я это ни с кем не обсуждала, даже с мамой. Я бы и хотела, но смысла в этом не вижу — все равно мистера Террапта нет. Он не справился.

На прошлой неделе прихожу я Мистера проведать, а медсестры мне и говорят: иди, мол, отсюда, девочка, к нему сейчас нельзя. Я, понятно, разозлилась, но у меня и мысли не возникло, что там происходит что-то особенное.

А сейчас думаю: может, все-таки происходит? Миссис Уильямс и мисс Ньюберри обе какие-то странные. Миссис Уильямс уж больно веселая разгуливает, мычит себе чего-то под нос и постоянно кивает мисс Ньюберри. А мисс Ньюберри, та сегодня в кабинет к нам заглядывала уже раз сто. Не проснулся ли, часом, Мистер? А они решили тайну из этого сделать, чтоб нас удивить? Говорю вам, тут что-то не так.

Миссис Уильямс меня просто с ума сводит. У всего класса ужасное настроение, только не у нее. А она выглядит совершенно счастливой — расхаживает эдакой упругой походкой, мурлычет что-то себе под нос. Впрочем, когда она поняла, что я все слышу, то мурлыканье тут же прекратилось. Она что, правда так рада, что этот год, наконец, закончился? А потом я вдруг подумала: а может, она знает что-то, чего не знаем мы?