— У нас уже свыше дюжины казаков больны-с! Вы просили меня обратиться к вашему племяннику. Вот он-с! Но я не вправе ему приказывать, прикажите вы!

Василий Дмитриевич с каким-то фатальным непониманием проблемы отмахнулся от воплей нашего медицинского светила и вновь поманил Прохора:

— «Прижму тебя, как родную дочь, и мы вместе проведём всю ночь…» Как тебе?

— Не очень, — пожевав ус, вывел верный мой денщик. — Рифма чистая, а смысл двойственный. Вроде «обниму, как дочь», но «проведу ночь»… Как-то у нас, казаков, ночи с дочерьми проводить не принято.

Дядя сосредоточенно покивал и что-то там вычеркнул. Бедный врач пошёл неровными пятнами…

— Милостивые государи, я снимаю с себя всякую ответственность за непринятие мер по прекращению-с распространения неведомой инфекции-с! Но я буду жаловаться, имейте-с в виду!

— Пойдёмте-ка, Фёдор Наумович. — Я сострадательно обнял его за плечи и развернул на выход. — Уж если самому генералу поэтическая муза, перо на маковку уронила, так нам, простым земным людям, грешно к такому небожителю с земными глупостями приставать. Я вам и без начальственного приказа помогу.

— Честное-с благородное? — всхлипнул он.

— Слово даю, — подтвердил я.

Да чего уж там, зря, что ли, шёл, всё равно это дело так и так на меня бы повесили. Смысл выёживаться, да и как своим не помочь. Тем более что мне было отлично известно имя той шаловливой музы, что коснулась своим прозрачным крылышком сурового сердца моего почтенного родственника: Маргарита Афанасьевна, младшая дочь местного генерал-губернатора Воронцова. Милейшее создание, право слово! Голубоглаза, белокожа, золотоволоса, резва, как птичка, игрива, как котёнок, и эфирна до воздушной невесомости.

После ряда безуспешных попыток навязать сие чудо мне в жёны дядюшка признал собственное поражение и решил сменить амплуа. Ну вроде как свахи из него не получилось, так, может, испытать судьбу в образе пожилого молодожёна? Ему только в радость юную жену пряниками баловать, да и ей за его плечами, как за стенами новочеркасской крепости. Отчего ж нет, я первый готов кричать «горько» на их свадьбе! Только вот сначала со своими делами разберусь.

— Рифма к слову «рыбка»?

— Улыбка!

— А к слову «овечка»?

— Сердечко. Василий Дмитревич, да не томи ты меня, пусти к бумаге. Я те вмиг любое любовное стихотворение за две минуточки накорябаю!

— Не пущу, сам хочу написать! А вот рифму к слову «пташка»?

— Какаш… Ой, прости господи, оговорился…

Похоже, ждать, пока они оба в буриме наиграются, можно хоть до жёлтых листьев пушкинской осени. Лекарь потащил меня к войсковому лазарету, одинокой серой палатке, стоящей на отшибе от остальных. Там сидели, лежали, болтали, курили и балагурили человек десять — двенадцать казаков. Ещё несколько стояли за палаткой, наслаждаясь утренним ветерком. Даже беглого осмотра невооружённым глазом мне хватило, чтобы понять — здесь дело нечисто. Жёлтые пятна были какого-то странного, неестественно яркого лимонного цвета. Форма у всех разная, но общий размер не больше двух царских пятаков. Болезненных ощущений никаких — ни зуда, ни покалывания. Откуда и как хлопцы подхватили эту «заразу», никто толком объяснить не мог. Вчера никто на здоровье не жаловался, а вот сегодня — раз, и руки в пятнах…

— Ну-с, каково ваше мнение, коллега? — с нескрываемым сарказмом ткнул меня пальцем в бок наш лекарь. Причём больно ткнул, прямо под рёбра, со знанием анатомии.

— Мне нужно посоветоваться.

— С кем же, извольте спросить-с?

— У меня есть ряд независимых консультантов, — решил я, прекрасно понимая, что искать ответы можно только в Оборотном городе.

Фёдор Наумович недоверчиво покачал лысеющей головой, поправил пенсне на носу и ушёл в дальний угол палатки, туда, где лежал его саквояж, успокоить нервы глотком медицинского спирта. Его никто не осуждал, все врачи такие, это часть их профессии: трезвый врач в воинской части нонсенс и подозрение — а не шпион ли германский?

Подлечив нервы, наш лекарь вернулся со мной в село и даже зачем-то пригласил к себе отобедать. Мне ума хватило отказаться. Тогда он пожал мне руку, демонстрируя крепость хватки, редкую для людей его комплекции, и свернул за угол к своей хате. Я с ним не пошёл: нарываться лишний раз на крутой нрав его сожительницы не было ни малейшего желания. Виделись разок, и, как говорится, ещё б сто лет не видаться…

Зато мне удалось заметить, как тот самый петербургский чин, видимо давно протрезвевший и проспавшийся со вчерашнего, бодро семенил куда-то за околицу. Не знаю, с чего вдруг я увязался за этим лысым типом. Ничего особо интересного от него ожидать не приходилось, кто он такой, мы уже знали, чего хочет — тоже. В охранники я к нему не нанимался, разок спасли от бесов, на том и разбежимся, без претензий. И всё-таки, всё-таки, всё-таки…

Учёный жандарм из будущего покинул село, направившись в сторону кладбища. Ага, а вот это уже интересней. Тем более что даже до первых крестов он не дошёл, а остановился за рощицей, у молодой берёзы с крохотным дуплом. Сунул туда что-то, воровато огляделся и достал из кармана телефон. Не такой, как у Катеньки, поболее и с торчащей палочкой, но я-то уж знаю, как сия вещица называется и для чего служит. По ней в пресветлые годы, лет через двести с гаком, люди за тысячи вёрст переговариваться станут. Но лысый говорить не стал. Нажал что-то, пиликнул и… исчез. Вот стоял за пять шагов, рукой подать, а в один миг и нет его!

— Это не волшебство, это технологии, — бормотал я себе под нос душеспасительную молитву, коей обучила меня гордая Хозяйка Оборотного города. Незаметно следовать за жандармом да по-пластунски в ковылях прятаться — задача нехитрая, этому любой казачонок с двух лет обучается, в станичных садах яблоки воруя. У лысого не было ни малейшего шанса меня заметить, а вот я искренне полюбопытствую, чего он там в берёзу засунул. Мои пальцы извлекли крохотную прямоугольную пластинку.

— Хм, такого чуда я ещё не видывал. Я-то думал, он сюда записку любовную положил или денежку, а это… — Я подкинул вещицу невесомую на ладони, понюхал, даже лизнул, всё равно непонятно. Ладно, Катеньке покажу, она разберётся.

На горизонте мелькнула чёрная точка.

Я мигом рухнул назад в траву и быстро отполз в сторону. Через пару минут бодрой, хотя и чуть хромающей походкой к берёзе подскочила заслуженная людоедка бабка Фрося. Сунула загребущую руку в дупло, пошарила, поскреблась и разочарованно повела носом. Вот такого развития событий я не предполагал…

— Иловайский! — безошибочно унюхала меня старая кровососка. — А я-то думаю, чем тут вокруг рощи ароматизирует? Так это наш хорунжий кашу гречневую с маслом ел, а теперь от меня в ковыле прятаться задумал… Ты чего энто, казачок?

— Да по привычке, баба Фрося. — Мне пришлось встать, не дожидаясь, покуда она меня сама за сапог вытащит. — Мало ли, вдруг вы по делам, а я разговорами отвлекать буду…