Она попыталась утихомирить бурно колотившееся сердце и взяла в ладони его лицо.

— Значит, ты не собираешься подчинять меня своей воле? Не собираешься делать из меня секс-рабыню?

— Господи, нет. Не знаю, что на меня нашло.

— Ну, очень жаль, очень, — сказала она, с лукавой улыбкой глядя в его такое серьезное лицо. — Я, признаться, уже предвкушала все это.

Его синие глаза широко открылись, потом прищурились.

— У меня какое-то странное чувство, будто ты на самом деле так думаешь.

— Я так и думаю… в определенной мере.

— В какой именно?

— Конечно, я не хочу, чтобы ты когда-нибудь причинил мне боль. Но я действительно предвкушала все то, что ты обещал. И мне очень понравилась идея, чтобы ты стал моим наставником в сексе…

Она потянулась вверх и легонько поцеловала его в губы.

— И моим хозяином…

Она опять поцеловала его, но уже более страстно.

Лайэм тяжело задышал.

— Но больше всего, — тихо прошептала она, — я рассчитывала на то, что ты откроешь мне свои сексуальные тайны, какие не может нарисовать даже самая дикая, нездоровая моя фантазия.

Во время этого провокационного признания его лицо потемнело. Она не была уверена в том, что на сей раз потрясла его до основания. Он был что-то уж очень тих. Но вот медленная улыбка тронула его красиво очерченные губы, а потрясающие синие глаза странно заблестели.

— Молл, ты ведь знаешь, что случается с маленькими девочками, которые играют с огнем, а?

Молли сглотнула. Неужели она зашла слишком далеко?

— Ну, я не…

— Поздно, — бросил он и подхватил ее на руки. — Ты не можешь бросить мне такой вызов и потом пойти на попятный. — И он направился в спальню.

— Но я… я…

Он остановился в дверях.

— Ты хочешь что-то сказать? Говори сейчас, женщина, или не открывай больше рта вообще.

Молли закусила губу. Лайэм внес ее в спальню. Во всяком случае, он назвал ее женщиной!

— Молл?

Молли лежала поперек кровати; ее голова покоилась на пояснице у Лайэма. Лайэм вытянулся на животе, зарывшись лицом в подушку. Еще минуту назад она думала, что он спит.

И это было бы неудивительно. Он, наверное, совершенно измучен. Она и сама устала до мозга костей.

Но что это был за день любви! Она никогда бы не поверила, что за несколько коротких часов сможет столько раз кончить. Или что существует столько разных способов и столько разных положений для того, чтобы мужчина и женщина могли заниматься любовью.

Казалось, Лайэм наслаждался тем, как шокировало ее каждое новое и необычное предложение и как потом он без труда склонял ее к желаемому — словно в насмешку над ее первоначальной реакцией. Как быстро он рушил все барьеры, показывая ей пути к наслаждению, какое ей и не снилось, — стоило ей только преодолеть смущение, которое она испытывала каждый раз, когда он смотрел на ее тело каким-то новым и все более восхищенным взглядом.

Он действительно превратился в дьявола-искусителя, подчиняя ее своей воле и провоцируя на самые смелые и восхитительные действия.

В последний раз Лайэм отнес ее в душ, там всю ее вымыл, потом вручил ей гель и губку и поручил оказать ему аналогичную услугу.

Сначала она стеснялась, как бывало каждый раз, когда ей приходилось иметь дело с очередным новым предложением Лайэма. Но вскоре вошла во вкус.

Каким это оказалось увлекательным занятием! Возникло пьянящее, головокружительное ощущение собственного могущества, когда его стоны дали ей понять, сколько удовольствия доставляют ему ее манипуляции.

— Прекрати, — выдохнул он наконец, прислонившись спиной к прохладным мокрым плиткам. — Прекрати сейчас же.

Но это ее не остановило. Если раньше он был ее дьяволом-искусителем, то сейчас таким дьяволом для него стала она, и ее губы были требовательными и нежными, подчиняя его желания ее воле. И пока их хлестали струи горячей воды, а ванная комната наполнялась паром, Лайэм проиграл-таки эту битву плоти. Молли добилась своего.

— Молл? — позвал он, возвращая ее к действительности.

Она вздрогнула и подняла на него глаза:

— Что?

Он пристально смотрел на нее из-под полуопущенных век.

— Как ты думаешь, почему все вокруг считают, что ты в меня влюблена?

Молли оцепенела, потом вымученно засмеялась.

— Я не знала, что все так считают. Ты ведь не Рокси имеешь в виду? У нее в глазах так позеленело от ревности, что она уже ничего не видела.

— Я это понимаю. Но Деннис, похоже, тоже так думает. А сегодня утром даже мама намекнула на это.

Молли поперхнулась от неожиданности.

— Вот как?

— Да, она сказала, что ты меня очень любишь и что если я когда-нибудь посмею тебя обидеть, то мне придется иметь дело с ней.

Молли была тронута, но и приведена в смятение. Может, прямо сейчас признаться во всем, сказать Лайэму правду? Но еще неизвестно, как он отреагирует, когда узнает, что таинственный мистер Икс — это он сам. Даже если сначала почувствует себя польщенным, то потом может и рассердиться. Может подумать, что она просто дурачила его.

Лайэму будет неприятно узнать, что она смеялась над ним или лукавила. Что она, вообще-то, и делала. Хотя при этом у нее никогда не было злого умысла.

Нужно было думать и о том, как бы он реагировал, если бы узнал, что она все эти годы сохла по нему. Даже Рокси понимала, что если бы она призналась Лайэму в вечной любви и преданности, то он бежал бы без оглядки. То же говорила и его мать. Лайэма привлекали энергичные женщины, умеющие добиваться своего, а не маленькие мышки, годами чахнущие от неразделенной любви.

Нет, сказать ему правду она не могла. Потому что в этом случае рисковала потерять уважение Лайэма и самого Лайэма тоже. Пока ей, кажется, удалось завоевать его благосклонность, но и это неплохо для начала.

— Ну конечно я тебя люблю, Лайэм, — небрежно призналась она. — И всегда любила.

— Да, но влюблена-то ты в этого мистера Икс, — пробурчал он. Его недовольство вселяло в Молли надежду. Он поднял голову и с раздражением уставился на нее. — Ты ведь все еще влюблена в него, верно?

Она не знала, что сказать. Пора действительно избавиться от этого проклятого мистера Икс раз и навсегда. Он теперь только мешает ей.

Но как это сделать?

— Ну так как? — Лайэм продолжал сердито смотреть на нее.

Невероятно, но она покраснела. Лайэм увидел в этом подтверждение своих подозрений и нахмурился.

— Ради всего святого, что есть в нем такого, чего нет во мне?