Первый, небольшой срок не только не направил на путь истинный, но ещё больше сблизил его с криминалом. К тому же, после бунта в лагере, в котором он принимал самое активное участие, Григорич вошёл в число авторитетов. Ну а дальше – дорога вообще одна. Шло время, рассказчик поднимался до определённых высот в той очень своеобразной среде: жизнь стала налаживаться. И надо же было ему именно в этот момент перейти дорогу конкурирующей фирме, и, как следствие ошибки, – новый срок. Теперь не маленький. На зоне его, получив с воли заказ, ещё и попытались убить. Пришлось выбирать: либо бесславно сгинуть в застенке, либо идти к куму и начать сотрудничать с администрацией. «Вот так я и ссучился», – сказал в заключение Рожин, и сразу же вспомнилась даденная Давыдовым характеристика.

Первая часть повествования о его жизни была нам интересна, но я надеялся, что будет рассказ и о второй, связанной с очень близкой нам темой, теперь имеющей название – «чёрная уфология». Мы с нетерпением ждали, и Пётр, словно почувствовав напряжение, кое-чем поделился.

Произошло это здесь, в районе перевала. Устав от проблем, которые сыпались на голову Рожина как дождь, он решил отдохнуть. А где отдыхают местные жители? Конечно же, в тайге, на охоте. Лето, не сезон. Но всё так достало, что он всё же собрался да не просто по опушке прогуляться, а на пару недель, подальше. Неплохо порыбачил на Лозьве и решил податься в горы, причём маршрут проторил в самую глушь. Для чего, он и сейчас точно ответить не может. Около одной из вершин едва не попал под оползень, спастись удалось лишь чудом. Придя в себя и бегло оглядев итоги природного катаклизма, Рожин поймал солнечный зайчик, отражённый некой гранью на груде камня. Вполне естественно, что природное любопытство заставило его добраться до находки.

Задачка предстояла сложная; после оползня вообще трудно пройти, так как грунт нестабилен и очень возможен новый обвал. Применив всю ловкость и израсходовав много сил, он кое-как добрался до места. Разочарование было огромным: вместо ожидаемой золотой жилы среди камней лежали остатки некоего механизма, назначение которого он и приблизительно не сумел определить. Ничего подобного Рожин никогда не встречал. Правда, и слесарь-то он неважнецкий, но, тем не менее, с техникой соприкасаться приходилось.

Длинная, метров десять, изогнутая труба на нескольких шарнирах с кучей каких-то проводов внутри. Оттащив находку в сторону от оползня, попробовал разобрать. Не получилось. Голыми руками да ножом с топориком много и не разберёшь, а металл оказался очень прочным, но, что поразительно, несмотря на это, труба была гибкая. Повозившись немного, он отбросил в сторону надоевшую вещь, но перед этим оторвал от блестящего шарнира пластинку со странным рисунком, которую чисто машинально сунул в карман.

По поводу происхождения этого железа Рожин даже заморачиваться не стал, в местных горах много странного случается: упорно ходили слухи о тайнах секретного армейского полигона, поэтому и побыстрее убрался оттуда. Вернувшись домой, он начисто забыл о находке, пока случай не свёл за бутылкой со сведущим человеком. Дальнейшее мы знаем. Вне всяких сомнений это было одно из щупалец-манипуляторов зонда.

– Завтра будем на месте. Остановиться лучше на границе леса, потому как дальше лишь голые скалы, где и укрыться совершенно негде да и на крохотный костерок дров не набрать. Оттуда до места недалеко, километров десять. – Рожин этими словами завершил своё повествование и добавил: – Холодает, и ветер поднимается. Если пурга задует – тяжко придётся.

Он отвернулся, всем видом давая понять, что разговоров больше не будет. Мы же ещё долго сидели, не стесняясь, обсуждая историю пленника. Мальчишки как всегда беззаботны; они чуть в стороне, чтобы не мешать взрослым разговорам. Подняв какую-то свою тему, ржут как кони – что ж, это правильно, их время ещё наступит. Но постепенно и они успокоились, а мы, заслышав сопение, поняли, что и нам пора бы отдохнуть. Подложили в костёр дров потолще и, немного поворочавшись, заснули.

То, что наступило утро, мы определили только по часам: пурга, начавшись с лёгкого ветерка, разыгралась не на шутку. Снег шёл плотной стеной. Видимость практически нулевая, точнее минусовая; нечаянный шаг в сторону – и уже не видно никого, только свет костра пробивается сквозь снежную завесу, но ещё шаг – теряется и он. О езде в такую погоду не могло быть и речи. Но Рожин, мужественно борясь с невыносимой болью, успокоил, сказав, что скоро метель закончится. Он не ошибся; пока мы занимались завтраком, ветер стал утихать, и ближе к полудню сквозь пелену облаков стало проглядывать солнце.

– Это первый заряд. Теперь перерыв, а вот к вечеру завоет основательней. Поэтому надо спешить. У перевала ночь надо встретить во всеоружии. Сколько вы там пробудете – неизвестно, – Григорич говорит быстро, точно только от этого зависит: успеем мы доехать или нет. – В горах холоднее. Там без палатки не выжить, а её ставить – тоже уйма времени. Давайте уже трогаться.

– Спасибо за заботу, – то ли серьёзно, то ли с издёвкой отвечает Потапов. И, чтобы его слова не были двояко истолкованы, уже благодарным тоном повторяет: – Спасибо.

В нашем распоряжении не более пяти часов, чтобы до-браться до цели. Ехать всего ничего – должны успеть. Метель дала возможность плотно позавтракать, поэтому ехать можем без остановок, если, конечно, ничего не случится.

Лес кончился внезапно. Мы свернули в сторону от речки и, проехав немного вверх по какому-то притоку, вдруг явственно ощутили – начался небольшой подъём. Через несколько километров стало понятно, что находимся у подножия горы.

– Ищите место для палатки, приехали. Отсюда до перевала километров десять, – перекрикивает шум двигателей Рожин, – выше места голые, соваться туда нет смысла.

Остановка. Потаповы отправились на поиски места для лагеря. Рожин молча уставился на серое небо, Егор осматривает нарты. Мне же ничего не остаётся, как последовать примеру либо одного, либо другого. Выбираю первый вариант: только не небеса сейчас меня интересуют, а открывшийся вид на вершины Уральских гор.

Пейзаж настолько дик, что наше присутствие здесь кажется неуместным...

Оставив подготовку лагеря на команду Потапова, я отправился в разведывательный рейд. Мощный «Поларис» заправлен под самую горловину: в мягком рокоте его двигателя иногда явственно слышались нотки рвущегося на волю тигра. Конечно, за последние дни я в достаточной мере освоил эту технику, но всё это как-то в строю, в колонне, где мало места для манёвра. Сегодня мне, наконец, официально вручены самые широкие полномочия, а к ним впридачу карабин, патроны. Михалыч лично проверил рюкзак с неприкосновенным запасом и к литровой армейской фляге спирта добавил и свою изящную ёмкость с чудесным коньяком.

Покинув лагерную стоянку на опушке леса, перед пологой горой, ухожу вправо, намереваясь вкруговую обследовать скорбное место, враз унёсшее девять жизней в этих безлюдных местах. Снегоход идёт ровно, сильная машина управляется легко и на удивление устойчива. Снег залепляет глаза. Чертыхнувшись, останавливаюсь. Перерыв вещмешок, только на самом дне нахожу заветный футляр с модными и удобными защитными очками. Водрузив это роскошное сооружение на нос, я лихо трогаю технику с места.