– Семейная структура, – сказал я. – Укушенные образуют прайд. Но прайд не бывает большим, там один вожак – самец или самка…

– Эка ты о них жестко, – сказала Элен. – Как о зверях.

Я упрек проигнорировал.

– И никогда один прайд не командует другим. Если возникает конфликт – они сражаются, если конфликт доходит до полного ожесточения – сражаются вожаки. Прайд убитого вожака поглощается победившим прайдом. Но какого-то суперпрайда нет.

– Спроси Хену, – сказала Элен. – Это самый старый оборотень, насколько я знаю. Превращается в смилодона.

– Знаю. – Я потер переносицу. – Принимающий Облик. Даже намека на название структуры нет. Ну ладно. Спрошу Хену. Читай, кто там еще?

– А вот это ставит меня в тупик, – призналась Элен. – Я и перевела-то только через Сумрак. Основа.

– Основа?

– Краеугольный камень. Фундамент. Опора. Основа. Я не знаю этого слова, я только смысл считала. И подпись шла последней, а в таких документах это важно.

– Знаю, не дурак, – кивнул я. – Скрепляющая подпись, окончательное решение. Основа…

– Сумрак? – предположила Элен.

– Лично. Пришел и подписал документ. – Я пожал плечами. И представил себе Тигра, пылесосящего пол на кухне – с чашкой кофе в свободной руке.

– Все может быть, – сказала Элен.

– Все, – согласился я. – Настала пора задавать вопросы Великим.

Элен вернула документ в футляр, выключила фонарь и взяла меня за руку.

– Пойдем обратно, Антон.

* * *

После неизменной прохладной сырости подвала коридоры Дозора казались почти жаркими. Хотя судя по попадающимся навстречу сотрудникам, многие из которых были в джемперах или свитерах, у нас что-то опять не ладилось с отоплением. Старое здание – оно и есть старое здание.

К шефу я не пошел. Я искал Ольгу. В ее кабинете было пусто, в отделе внутреннего контроля, который она возглавляла последние годы, тоже никого не оказалось. Да и отдел-то этот, шутливо называемый «внутренней инквизицией», состоял из двух человек – самой Ольги и Алишера.

Нашел я Ольгу в научном отделе, тоже полупустом – последнее время часть сотрудников повадилась работать «по удаленке», а другая, вероятно, сейчас рыла носом землю «в поле» – пытаясь узнать у старых Иных и в региональных Дозорах хоть что-то, относящееся к сказанному Тигром. Удивительно, что при этом никто не удосужился спуститься в архив…

Ольга сидела рядом с единственной оказавшейся в отделе сотрудницей – Людочкой. Выглядела Иная пятого уровня именно так, как должна выглядеть женщина, которую зовут уменьшительным именем, – двадцатилетней девчонкой. Уже лет десять она так выглядела, а вообще-то ей было под пятьдесят. Впрочем, и Ольга никак на свои сотни лет не тянула.

Женщины мило трепались. В окружении пустых столов с компьютерными терминалами, шкафов с книгами и свитками (ну, не архив, но тоже немало) они выглядели сплетничающими в библиотеке студентками.

– А еще он любит спать со мной на подушке, – говорила Людочка. – Представляешь, забирается под одеяло, голову высовывает и кладет на подушку! Как человек. Такая кроха, а умный…

– Как человек, – подтвердила Ольга, косясь на меня. – Привет, Антон. Только он не Иной, не человек. Он собака.

– Конечно. – Людочка слегка обиделась. – Разумеется. Ой, здравствуйте, Антон!

– Могу я с вами посидеть? – спросил я, беря стул.

– Садись, – сказала Ольга. – Удивлен?

– Чем?

– Что я сижу и болтаю. Конец света на носу, а я тут с подружкой присела…

– Может, для тебя конец света – рядовое мероприятие, – дипломатично ответил я.

– Нет. Но жизнь так устроена, что где-то всегда происходит какой-нибудь маленький, локальный конец света. Сходят с путей поезда, падают самолеты, тонут корабли, взрываются нефтехранилища. Эпидемии выкашивают целые страны, убийцы вырезают целые семьи, маньяки пытают детей…

Ольга встала, присела на стол – глядя мне в глаза. Людмила попыталась подняться, видимо, чтобы уйти, но Ольга остановила ее взмахом руки и продолжала:

– Умирают те, кто кому-то дорог. Годами и десятилетиями полыхают войны. Крестоносцы режут мусульман, мусульмане взрывают иудеев. Хуту режут тутси. А люди живут. Кто-то смотрит в небо, исчисляя ход планет. Кто-то сеет зерно. Кто-то изменяет жене. Кто-то режет кошельки. Кто-то рисует картины. Солдаты задыхались на Ипре, а Бальмонт писал: «Высокий миг – создать свою струну, струить жемчужный дождь, сердца волнуя». Люди заживо горели в танках, дети плакали от голода в холодных постелях, женщины, синие от голода, таскали листы брони, строя танки, – а где-то рядом композитор писал бравурный марш для победного шествия, а где-то писатель сочинял для детей веселые рассказики…

– Какие веселые истории в войну… – начал было я.

– Носова читал, дозорный? – Ольга прищурилась. – Не мог не читать в детстве-то. Да и дочке небось читал. «Мишкина каша», «Огородники»… В сорок втором году он их писал. Когда все на волоске висело. Есть там хоть слово о войне и смерти? Нет. Потому что если нельзя дать детям хлеба, то надо дать хотя бы надежду. Да, ты сейчас скажешь, что я дозорная, я Светлая, я Высшая, а я сижу и болтаю… Сядь! Я еще не закончила, Людмила! Да, я болтаю, потому что все, кто может заниматься твоим делом, этим сейчас занимаются. А кто не может – занимается обычными своими делами. Своим хлебом, своей мелодией, своими жуликами-карманниками. Своим дурацким маленьким расследованием. Даже если апокалипсис. Потому что если он не случится – хлеб не должен сгнить на корню, а песенка не прозвучать. И вор должен сидеть в тюрьме. И служебные проступки должны быть расследованы.

Она повернулась к Людочке. Та смотрела на нее круглыми перепуганными глазами.

– Сколько лет твоему песику?

Людмила сглотнула. Опустила взгляд.

– Двадцать…

– Не слышу!

– Двадцать семь… Я не… Я очень правильно кормлю…

Ольга молчала.

– Это даже не седьмого уровня воздействие! – со слезами воскликнула Людмила. – Когда я что просила от Дозора?

– Дело не в том, что не просила! – рявкнула Ольга. – Дело в том, что не предупредила, дура! Тебе положено по рангу несколько вмешательств ежегодно, до пятого уровня включительно! Табель зарплатный открой!

– Но что может…

– Я сегодня лично подписала право на продление жизни ведьминому коту! И это не обычная мелкая гадкая ведьмочка, это Бабушка московского отделения. И ее коту – семьдесят с лишним лет, и хрен бы мы выдали разрешение, мы этого кота отслеживаем невесть сколько, в нем – не меньше половины ее Силы! Но поскольку у ведьмы на руках имелся акт расследования Дневного Дозора о твоем двукратном продлении жизни домашнему животному – ничегошеньки я сделать не смогла!