Патриция тем не менее делала вид, будто не замечает произведенного ее появлением смятения. Во-первых, она терпеть не могла кошек; однажды в детстве дернула за хвост злого кота и тот пустил в ход когти и зубы. Во-вторых, на правах младшей сестры она с юных лет проявляла мятежный характер и, хотя теперь ей было за пятьдесят, оставалась такой же бунтаркой. Кроме того, однажды поняв, что у Мадлен на все есть свои правила, она еще в трехлетнем возрасте решила, что самое лучшее не считаться ни с одним из них, и всегда поступала так, как ей нравилось, хотя иногда и делала то, что велела старшая сестра. Но это случалось редко, в основном когда Патриция была чем-то озабочена или не могла в тот момент придумать ничего лучше.

Что касается внешности, Патриция была копией своей сестры, правда в ее блондинистом варианте. И хоть энергии у нее тоже было с избытком, на этом сходство заканчивалось. Патриция была свободолюбивая натура, к тому же абсолютно непредсказуемая и непоследовательная, поэтому она так раздражала собранную и дисциплинированную Мадлен. Но, как известно, противоположности сходятся, а посему, несмотря на совершенную несхожесть характеров, сестры обожали друг друга. Обе испытывали наслаждение от общения, хотя, конечно, никогда бы не признались никому в целом мире, что их жаркие споры иногда заканчивались довольно бурно.

Патриция сосредоточила все внимание на высокой и изящной племяннице. Крепко сжав ее ладони, она не отводила от нее внимательного взгляда. Дайане даже показалось, будто экзальтированная тетка пытается заглянуть ей в душу. Обычно, когда Патриция находилась в состоянии покоя хотя бы секунду, возникало ощущение, будто она сжатая упругая пружина.

– Ах, дорогая моя, как прекрасно, что вы с Россом опять вместе! Это просто великолепно!

Мадлен начала яростно помешивать соус – стало слышно, как стучит о стенки кастрюльки ложка.

– Спасибо, тетя Патриция. Я и сама ужасно рада. – Дайана улыбалась, просияв.

– Представь себе, я никак не могла взять в толк, почему вы расстались, но, слава Богу, теперь все это в прошлом. И почему мне не встретился похожий на него мужчина… когда я была моложе, – протянула она с мечтательным видом. – Кто мне объяснит? Вышла бы замуж, шла бы по жизни шутя и играя, вон как Мадлен, например.

Мадлен кинула на сестру убийственный взгляд, который Патриция постаралась не заметить, потому что эта тема была в их отношениях камнем преткновения.

Хотя Патриция жила одна, мужчины и любовь не обошли ее стороной. Поклонников у нее было хоть отбавляй. Мадлен, естественно, это не нравилось. Однажды, давно это было, Мадлен неодобрительно отозвалась об одном аргентинском пароходном магнате, на что Патриция отреагировала в присущей ей экспрессивной манере: «Мадлен, дорогая, успокойся, я за него замуж не пойду. Он сделал мне предложение, ты это знаешь. Ну и вот, я подумала и решила, раз он тебе не нравится, я его в нашу семью приводить не стану. Подожду… Вся жизнь впереди». Патриция ждала вот уже более двадцати лет, и в тех редких случаях, когда Мадлен советовала ей остепениться, выйти замуж, отвечала несколько экзальтированно: «Ах, отстань! Ни один мужик не подходил мне так, как Рафаэль, а тебе он, видите ли, не понравился. Был бы и у меня сейчас муж, если бы не ты…»

Напоминание об этом всегда тяготило Мадлен. Это был тяжелый крест, который она несла всю жизнь. Ничего в жизни не желавшая так сильно, как устроить судьбу своей младшей сестры, она своими собственными руками отвела ее счастье.

Между тем атмосфера на кухне постепенно сгущалась.

– Знаешь, дорогая моя девочка, – продолжила Патриция, – мне очень нравится твой Росс.

– Патриция, – взорвалась Мадлен, и ложка зловеще звякнула. – Ты совсем не знаешь Росса, иначе бы не говорила так. Он тогда выставил Дайану из дома не просто так, у него были далеко идущие планы.

– Мама, прошу тебя! Во всем была виновата я, а не Росс. Миллион раз об этом говорила!

– Говорила, говорила… Только ничего не объясняла, должна я добавить, – заметила Мадлен, вздернув нос.

– На то были свои причины, – сказала Дайана тихо.

– Ты просто Росса защищаешь – вот и все, – не унималась Мадлен. – Знаю… Прекрасно понимаю. Он сделал что-то такое ужасное, в чем ты не хочешь признаться даже самой себе.

– Ну нет же, нет, мама! – Дайана была уже на пределе. – Не могу я рассказывать тебе все о своей замужней жизни и про себя объяснять что-либо не в состоянии. Пойми, я давно уже не ребенок и не вижу никакой необходимости бежать к мамочке со своими проблемами.

Патриция кинулась в самую гущу, она больше не могла сдерживаться.

– Мадлен, между прочим, я – врач. И всегда советую родителям моих пациентов не давить на психику, добиваясь откровенности, потому что это только затрудняет возникновение доверительных отношений.

Мадлен бросила на сестру испепеляющий взгляд.

– Неприятно это говорить, но придется. Патриция, дорогая, – произнесла Мадлен тем самым кисло-сладким тоном, который звучал для ее близких друзей как предостережение, – ты педиатр, а не психиатр.

– Чтобы понять, что ты, Мадлен, суешься, куда тебя не просят, не обязательно быть психиатром. А ты сейчас занимаешься именно этим!

– О-о-о-о! – Мадлен буквально задохнулась от гнева. Патриция, одна из немногих людей, кто отваживался перечить ей, вывела ее из терпения. Однако голос Мадлен не изменился, оставаясь все таким же притворно-сладким. – У тебя нет детей, поэтому тебе не понять, что я как мать чувствую… что значит для меня ее возврат к этому человеку. Я хочу ей счастья, а она и дня не была с ним счастлива! Будь у тебя ребенок, возможно, поняла бы, как болит материнское сердце, если в семье у дочери не все в порядке. Вот только у тебя нет ребенка, а у меня…

Мадлен неожиданно замолчала и побледнела, Дайана с испугом подумала, что та сейчас потеряет сознание. Такое она видела впервые. К ее изумлению, Патриция была спокойна и молчала. Похоже, между сестрами было что-то недосказанное, какая-то тайна. Странным показалось и то, что ни та, ни другая на нее даже не взглянули. Впервые в жизни Дайана увидела страх в глазах матери. Ее непробиваемая броня дала трещину. Она как бы постарела на несколько лет. Дайана даже почувствовала к ней нежность и желание оградить от тревог. Выражение лица Патриции показалось тоже странным, и в какой-то момент Дайана прочитала на нем сострадание. Потом возникшая неловкость между ними исчезла, обе они торопливо и одновременно начали говорить, как будто старались замаскировать какой-то промах. Но он, этот промах, присутствовал в продолжение всего ужина как нежеланный и незваный гость.

Ужин у Мадлен прошел так, как обычно проходили ее ужины. Мужчины составили свое общество, женщины – свое, за исключением застолья. Патриция была необыкновенно оживленна и занимательна. Она все время меняла темы разговора, не давая углубиться ни в одну из них, ибо уже через несколько минут ей становилось скучно. В этот вечер она вела себя особенно раскованно.

К великому облегчению Дайаны, ни Мадлен, ни Патриция не возвращались к разговору о ее отношениях с Россом. Однако Дайана ощущала неловкость, возникшую между сестрами после вспышки раздражения у Мадлен. Сложилось впечатление, будто обе они нарушили какую-то границу, установленную ими в далеком прошлом.