стадности, несмотря на сложности и беспорядки, которые замедляют его полное развитее. Сейчас этот тип можно рассматривать как стандартный, установленный бесчисленными экспериментами; только он может принять и удовлетворить моральные и интеллектуальные потребности современного человека.

С точки зрения государственного деятеля, желающего обеспечить немедленное и энергичное национальное единство в сочетании с идеалом государства, которому суждено расширяться все больше и больше, социализированный тип стадной эволюции крайне неудовлетворителен. Движение к по-настоящему организованному государству неторопливо и затруднено путаницей голосов и идеалов; необходимое развитие альтруизма придает обществу аспект сентиментальности и вялости; тенденция медленно эволюционировать к моральному равенству своих членов придает государству видимость структурной ненадежности.

Если Германия хотела вести последовательно агрессивную внешнюю политику в качестве основной цели, особенности условий в стране лишили ее возможности искать национальное вдохновение в развитии социализированного типа инстинктивной реакции, потому что этот метод способен обеспечить необходимую моральную силу только через истинное единство членов общества, которое подразумевает моральное, если не материальное, единство между ними. О том, что этот тип может поддаться искушению агрессивного национализма, свидетельствуют ранние достижения и завоевания первой Французской республики. Однако такой взрыв силы был возможен, потому что основывался на истинном, хотя и несовершенном моральном равенстве. В Германской империи установились мощная социальная сегрегация и абсолютное разделение между аристократией и простыми людьми; в таком обществе и подумать нельзя о каком-либо моральном равенстве.

Вот почему правители Германии – разумеется, полностью игнорируя значимость своего выбора, – были вынуждены отмести идеалы стандартной цивилизации, вернуться к идеалам более примитивного типа стадности и отбросить народ в анахронизм волчьего общества. В этой связи интересно отметить, как настойчиво политические мыслители Германии искали вдохновения в далеком прошлом, во временах, когда волчье общество и волчьи идеалы были широко распространены и успешны.

Это вовсе не значит, что выбор был сознательным. Примечательно, что правители Германии понимали необходимость сознательного руководства всей деятельностью нации, которая движется к успеху; было бы чудом, если бы они поняли биологическое значение отделения себя от других европейских народов. Им, несомненно, казалось, что они просто-напросто отбрасывают изнеженные и подрывающие дух идеалы, из-за которых другие страны становятся готовыми жертвами завоевания. Можно предположить, что они решили искоренить в себе такие зародыши вырождения, увидели, что честолюбивый народ должен быть сильным, гордым и упорным, предприимчивым, неумолимым, храбрым и свирепым, должен верить в славу битвы и завоеваний, в высшее моральное величие воина, в силу – пробный камень права, чести, справедливости и истины. Такая смена моральных ориентиров кажется вполне невинной. Они были навязаны нации всей огромной силой внушения, имеющейся в распоряжении организованного государства. Готовность, с какой новые идеалы и ориентиры были приняты и усвоены, оказалась больше, чем можно было бы объяснить даже мощью огромной машины чиновников, историков, теологов, профессоров, учителей и газет, с помощью которых они постоянно навязывались. Громадный успех был достигнут, потому что внушение шло по естественному, инстинктивному пути. Волк в человеке, против которого так долго боролась цивилизация, все еще находится в пределах досягаемости и готов откликнуться на заклинания, гораздо более слабые, чем те, которые использовало немецкое государство. Народ был опьянен славой своих завоеваний и новой внушительной конфедерацией; если верить столетней репутации прусского солдата, немцы, возможно, были менее развиты в человечности, чем другие европейские народы.

Прежде чем следовать дальше, надо четко определить психологическую гипотезу, которую мы выдвигаем для объяснения особенностей немецкого национального характера, проявляющихся в нынешнее время.

Итак, есть три различных типа стадного инстинкта: агрессивный, защитный и социализированный; в природе их примерами являются соответственно волк, овца и пчела. Каждый тип пользуется преимуществами социальной привычки, но именно на социализированном типе развился современный цивилизованный человек. Здесь утверждается, что амбициозное будущее, сознательно спланированное для Германии теми, кто взял на себя управление ее судьбой, и поддержание в то же время ее социальной системы были несовместимы с дальнейшим развитием стадности социализированного типа. Поэтому требовались новые идеалы, новые мотивы и новые источники морального духа. Они были найдены в возрождении агрессивного типа стадности – в возврате к обществу волков. Возможно, те, кто снабдил Германию новыми идеалами, считал, что делает свободный выбор. Однако выбор был продиктован им самой природой. Они желали определенных черт волка, а получили их все. Наверное, те, кто так усердно насаждал национальное евангелие, временами удивлялись, что, хотя некоторые из желанных идеалов было легко внедрить, не удавалось предотвратить появление других черт, не столь желательных, но принадлежащих тому же наследию и неотъемлемых от него.

Прежде чем исследовать психические черты сегодняшней Германии, стоит рассмотреть, какими были бы психические черты агрессивного стадного животного, обладай оно самосознанием в том смысле, в каком оно есть у человека.

Функциональная ценность стадного инстинкта для волка состоит в том, чтобы делать стаю неотразимой в атаке и вечно агрессивной по духу. Соответственно, индивид должен быть особенно чувствителен к руководству стада. Стадо для него – не просто, как для защитного стадного животного, источник комфорта, стимулов и общего руководства; стадо должно заставлять его выполнять действия, пусть сложные, опасные и даже бессмысленные, и требовать немедленного рабского подчинения. Выполнение команд стада само по себе должно быть абсолютной наградой, в которой не может быть никакого учета себя. По отношению ко всему внешнему для стада индивиду надлежит быть высокомерным, уверенным и недоступным для призыва разума или чувств. Тесные узы инстинкта, постоянно зовущие к действию, придадут характеру определенную простоту и даже непосредственность, грубость в отношениях с другими и полную неспособность понять любые мотивы, не санкционированные стаей или стадом. Индивид будет уверен, что стая неуязвима и неотразима, справедлива и хороша, и с готовностью припишет ей любые качества, какие ему понравятся, даже смехотворно неуместные.

Сила волчьей стаи как стадной единицы в определенных обстоятельствах огромна. Эта сила зависит от продолжительной способности к атаке. Надолго ли она сохранится в условиях бездействия или просто обороны – другой вопрос…

С тех пор как начало нынешней войны привлекло пристальное внимание к психологии немецкого народа, стало совершенно очевидно, что англичане в полном недоумении. Они обнаружили неописуемую странность в высказываниях почти всех немецких деятелей, в их дипломатии, в их дружелюбии к тем, кого они хотели умилостивить, в их вражде к тем, кого хотели встревожить и запугать. Странность в поведении немцев было трудно определить или даже описать; она ставила в тупик.

Непостижимость для англичан чувств немцев предполагает, что между этими народами существует глубокий инстинктивный конфликт взглядов. Осмелюсь предположить, что это конфликт между социализированной стадностью и агрессивной стадностью. В результате насаждения национальной заносчивости и агрессивности Германия впала в особый тип социального инстинкта, который открыл