– Вот об этом – подробнее.

– Белосельцева я знаю. Странный такой парень.

– Рома или Дима? – отрывисто спросила я.

Митрохин глянул на меня мутным взглядом и ответил:

– А я не знаю, какой там Рома или Дима. Белосельцев – он и есть Белосельцев. Я знаю, что тут фиктивная могила за какой-то надобностью… еще знаю, что он много лет работает с Горовым и Усом… а когда этот парень пропал, то Ус и Горовой прямо рвали и метали. Нет, Горовой – тот спокойный был, он только говорил… говорил. А вот Ус был в бешенстве, все повторял, что это мамаша Белосельцева подстроила и что ее пора выводить из дела. А Горовой спокойный был. Да.

– Ты сказал, что Горовой что-то говорил, когда пропал Белосельцев. Что именно он говорил?

– А я точно… не помню. Что-то про… что он сам, Белосельцев… нет, не помню.

– А ты вспомни, – с нажимом выговорила я, садясь на корточки рядом с лежащим на земле Митрохиным. – А ты, Феликс Иваныч, хорошо подумай и вспомни.

Его глаза заметались.

– Не… не помню. А! Ну да… он сказал, что нечего волноваться, что Белосельцев опасен только сейчас, а если пройдет неделя или даже две – Белосельцев опасен уже не будет и сам придет к Горовому. Сам. И еще Горовой, когда сидел в офисе Уса, хихикнул так мерзко и добавил, что если Белосельцев еще будет употреблять и спиртное, то он придет гораздо быстрее… гораздо быстрее придет, чем это можно ожидать. Больше… больше я, честно – ничего, ничего не помню… то есть Владлен Моисеич… Горовой больше ничего и не говорил.

– А женщина, которую вы похитили? Мать Белосельцева. Ты был при этом?

– Нет, не… то есть да, но не я там главный… за ней поехал сам Ус, лично поехал. Я был, да, но я ждал внизу, в машине.

– В черном «Мерседесе»?

Он кивнул.

– Откровенно говоря, ничто от этого яснее не становится, – произнес Сванидзе. – Сплошная путаница. А зачем и кто имитировал смерть Димы Белосельцева и даже похороны устроил? Зачем это?

– Я не знаю. Ус распоряжался. Я был в стороне от этого дела. Он вызвал меня на днях и сказал, что кое-кто лезет не в свое дело. И скинул мне ваши данные.

– И о чем же в отношении нас распорядился Усов?

– Ну, меня, я знаю, Усов распорядился убить, – подал голос Берт Сванидзе. – Ты, Митрохин, это еще на дороге приказал сделать.

– Он ничего про тебя лично не говорил, – сказал белобрысый Феликс, – он просто упомянул о женщине… вот о тебе, – глянул он на меня. – Тебя он приказал забрать и посадить в крепкое место, откуда не сбежать, а всех, кто с тобой будет, – в расход. А больше я ничего не знаю. Он меня не пускает в свои самые шифрованные дела, вот как насчет того, че он с этим Горовым терся. Усов очень скрытный, конечно, он же полковник кагэбэшный. А они все, сама знаешь…

– А зачем Усову нужно, чтобы все думали, будто Дима Белосельцев умер?

– Я не знаю. Честно. У Усова вообще много чего, что он не скажет даже… да никому не скажет. Он скрытный человек, у него клещами… он, между прочим, даже одного олигарха охранял, было дело! – вырвалось у Митрохина не к месту. – У него много завязок в верхах. Он там… так что я… я честно не знаю, какого хрена ему сдался этот Белосельцев. По мне, так… ну не знаю я! Честно не знаю!

– Ладно, – сказала я, видя, что он в самом деле говорит честно. – Все понятно. Ты, Митрохин, вот что… я все твои показания записала на диктофон, так что не советую тебе попадаться Усову на глаза, он первый же тебя и шлепнет. Бери свою тачку и катись на все четыре стороны…

– На три, – поправил Сванидзе, – в сторону Москвы лучше ему не ездить. А вообще, Мария, как это ты собираешься его отпускать? Я на это не согласен. Его в СИЗО нужно, на нем столько висит…

– Так, Берт Эдуардович! – резко выговорила я. – Мне кажется, что ваши правоохранительные наклонности снова проснулись некстати. Если Митрохина закрыть в камеру, нам это только повредит. Да и что ему предъявят, а если и предъявят, то кто будет свидетелем? Лично я – не собираюсь. Это может отнять много времени, и если не смешает все карты, так уж точно… о черррт!

Митрохин глянул в том направлении, куда посмотрела я, и, тонко, по-бабьи вскрикнув, забился в конвульсиях и вдруг обмяк. Еще бы! Митрохин, и без того находящийся в полуобморочном состоянии – от боли, от страха, от бессильной ярости – увидел, как из разрытой могилы Белосельцева медленно, с низким загробным сопением, вылезает огромная черная фигура. Признаться, мне тоже на секунду чуть не стало дурно, законопослушный следователь Сванидзе же и вовсе просто сел в грязь, а Шурик, не отрывая ото рта злополучной фляжки, прошамкал:

– А шо ж? Это ж Жора вылез. Он упал, а таперь и вылез! Не жить же ему там вовси-и. Шо ж вы пугнулися-от так? Жора, поди выпей.

Мои нервы не выдержали. Я тоже села прямо в грязь и рассмеялась тихим, отрывистым – истерическим – смехом.

* * *

В гостиничном номере, который мы сняли, Сванидзе в лучших традициях могильщика Шурика хватил спиртного и, расслабленно откинувшись на спинку дивана, сказал:

– А этого Митрохина ты зря отпустила. Надо его было, некоторым образом… чтобы не на вольные хлеба… гм…

– Да куда я его отпустила? – отозвалась я. – Его ж взяли на попечение эти двое – Шурик и Жора. Если он после их забот вообще выживет, то начисто забудет, куда и зачем его посылали. Он же просто сопьется!..

– Не об этом речь, – сказал Берт Эдуардович. – Сейчас я поясню свою мысль. Мы выяснили, что в центре всех событий стоит некто Усов, у которого были дела с моим двоюродным дядей, Владленом Моисеевичем. Что это за дела, можно только догадываться, но так просто сейф с документами из квартиры – уже моей квартиры, кстати! – не забирают. Да и этот доктор Круглов если не темнит, то ничего не знает о своем бывшем пациенте Диме Белосельцеве, а это само по себе ненормально. Удалось выяснить, что похороны Дмитрия – фикция. Выходит, что подозрения родителей Димы Белосельцева построены не на пустом месте…

Рассуждения Сванидзе не мешали мне углубляться в свои собственные размышления. Да, дело странное, нелепое – нехорошее. И самое неприятное в том, что из статуса просто странного оно перешло в разряд кровавого. И я сама только чудом уцелела, и этот разглагольствующий следователь – тоже. Откровенно говоря, я очень рассчитывала, что поможет Шульгин. Он распутывал и не такое. А моя воронежская миссия, кажется, выполнена. Нужно позвонить Родиону Потаповичу и обсудить с ним все происшедшее и то, что может произойти в ближайшем будущем.

Я встала и направилась в ванную комнату, чтобы оттуда звякнуть боссу со своего мобильного, но тут Сванидзе, вытянув перед собой ноги и любовно оглаживая их пальцами, проговорил:

– А, ну да. Как же я так мог забыть?

Я обернулась:

– Что?

– Я тут взял из этого гроба… – Сванидзе явно наслаждался произведенным эффектом. – Лежал там некий весьма примечательный документ, который, если говорить откровенно, лично мне напомнил ту самую забавную диагностическую справку, коя, если быть пристрастным…