Он встал и принялся вышагивать взад и вперед.

— Значит, ты утверждаешь, что я сам себя не выношу. Какое жалкое существо! Он не любит даже себя — значит, другие тоже не могут его любить.

— Ерунда! Этого я не говорила!

— Все, что ты несешь, — чистой воды вздор!

— Вздорные мысли в твоей голове, а не в моих словах!

По ее щекам потекли слезы.

— Но я… я люблю тебя, Дик!

— Видимо, не настолько, чтобы выносить мою никчемную эксцентричность.

Она всплеснула руками.

— Никчемную?

— Меня одолевает жажда странствий. Так что же? Надо ли над этим потешаться? Достоин ли осмеяния бегун, который чувствует зуд в ногах?

Она слабо улыбнулась.

— Нет. Я лишь заклинаю тебя избавиться от него. Это не зуд, не жажда странствий, Дик. Это обреченность.

Алиса встала, закурила сигарету и, размахивая ею перед носом Бартона, продолжала:

— Посмотри! В свое время на Земле я бы никогда не осмелилась закурить. Леди не могла себе этого позволить… особенно, если ее муж — эсквайр, а отец — епископ англиканской церкви. Леди не могла выпить больше допустимого приличиями… не могла, наконец, выругаться! Я уж не говорю о том, чтобы лезть в воду голой или проткнуть копьем человека!

— И вот я, Алиса Лиддел Харгривс из поместья Кафнеллс, истинная аристократка, позволяю себе все это — и много большее… веду себя в постели так, что покраснели бы обложки французских романов, которые любил почитывать мой бывший супруг. Я изменилась! Почему же не можешь измениться ты? Сказать по правде, Дик, я устала от бесконечных странствий, от вечной тесноты на маленьких судах, от неуверенности в завтрашнем дне. Ты же знаешь, я — не трусиха. Все, что мне нужно, — найти место, где говорят по-английски, где собрались подобные мне люди, где царит мир; место, где мы могли бы осесть и иметь крышу над головой. Я так устала вечно скитаться!

Бартона тронули ее слезы. Он положил ей руки на плечи.

— Но что же делать? Я должен продолжать свой путь. Вот моя…

— Изабелла? Но я-то — не она! Я — Алиса, и я люблю тебя, Дик, но не могу быть вечной твоей тенью, что волочится следом при свете дня и исчезает ночью.

Она отшвырнула наполовину выкуренную сигарету и повернулась к нему.

— Но это еще не все! Есть одна вещь, которая волнует значительно больше. Ты не доверяешь мне! У тебя есть тайна, Дик… по-моему, страшная тайна…

— Может быть, ты скажешь — какая? Лично мне ничего не известно.

— Не лги! Я же слышу, как ты разговариваешь во сне! Это связано с этиками, да? С тобой что-то произошло, о чем ты молчал все годы. Я слышу, как ты бормочешь о коконе, о своих семистах семидесяти семи смертях. Я слышу имена, о которых ты не упоминаешь наяву, — Лога, Танабар. Ты говоришь о каком-то таинственном пришельце… Кто они, эти люди?

— Да, секреты могут хранить лишь мужчины, спящие в одинокой постели, — улыбнулся Бартон.

— Почему ты не хочешь рассказать мне? Неужели после стольких лет ты не можешь быть со мной откровенным?

— Если бы я только рискнул… я рассказал бы обо всем, но это слишком опасно. Поверь мне, Алиса, я молчу, потому что ничего не смею сказать. Ради нашего общего блага не требуй никаких объяснений. Ты только разозлишь меня.

— Ну, ладно. Но ночью руки, пожалуйста, не распускай.

Он долго не мог заснуть, а перед рассветом, внезапно пробудившись, в страхе спрашивал себя: не разговаривал ли он вслух?

Алиса сидела на постели, пристально вглядываясь в него.

Во время завтрака к Бартону явился Оскас, изрядно под хмельком. Он вручил ему мех, в котором плескалось с полгаллона спиртного.

— Слышал ли ты о большой белой лодке, плывущей с низовий Реки? — спросил вождь.

— Ну, об этом не слышал только глухой, — Бартон отхлебнул добрый глоток. У вина был прекрасный аромат — грейлстоуны никогда не выдавали второсортную продукцию. — А-а-ах! — Помолчав он добавил: — Мне трудно поверить всем этим россказням. Говорят, что корабль приводится в движение гребными колесами; значит, у них двигатели из металла. Но где удалось его добыть? Кроме того, я слышал, что и корпус металлический. Столько металла не собрать на всей планете — а судно не маленькое.

— Ты полон сомнений, — важно сказал Оскас, — и это очень вредно для печени. Если слухи правдивы, то большая лодка прибудет к нам через несколько дней. Мне бы очень хотелось иметь такую лодку.

— Не только тебе. Но если кто-то соорудил такое судно, то он имеет и подходящее оружие для его защиты — конечно, огнестрельное. Ты никогда не видел такого. Оно похоже на трубки из железа, выбрасывающие кусочки металла — их называют пули. Некоторые трубки могут выпустить десяток пуль, пока воин натягивает лук… И бьют они дальше тех холмов.

Бартон сделал еще глоток и скользнул взглядом по красному возбужденному лицу Оскаса.

— Будь уверен, многие хотели захватить эту лодку и поплатились жизнью, не успев даже выпустить своих стрел. Ну, а если ты ее даже получишь, то что станешь с ней делать? Управлять таким судном могут только умелые люди.

— Это можно устроить. Вот ты, например, мог бы с ней справиться?

— Возможно.

— Ты согласен помочь мне ее захватить? Я был бы благодарен и сделал тебя своим первым помощником.

— Я человек не воинственный и не жадный, — ответил Бартон. Однако твоя идея мне нравится. Я готов. А сделать нужно вот что.

Оскас с увлечением выслушал фантастические планы Бартона, потом заявил, что пришлет еще вина. Они потолковали с полчаса, и Оскас, широко улыбаясь и сильно пошатываясь, удалился.

Бартон смотрел вслед доверчивому индейцу. Он не собирался участвовать в его игре; насчет судна у него имелись свои планы.

По слухам, этот корабль двигался быстрее парусников. Он должен попасть на него. Он еще не знал, каким образом, но понимал, что здесь нужна не сила, а хитрость.

Прежде всего, путешественники могли здесь не остановиться. Да и есть ли у них место, чтобы принять новых людей? Захочет ли капитан взять его на борт со всей командой?

Целый день он молчал, погруженный в свои мысли. Даже лежа в постели, Бартон продолжал обдумывать самые различные варианты. В какой-то момент он было решил действовать совместно с Оскасом. В конце концов, можно выдать планы вождя и этим заслужить расположение капитана. Но он тут же отказался от подобных замыслов. Пусть Оскас жаден и вероломен, но он, Бартон, предав его, станет бесчестным подлецом. Кроме того, погибнут и люди Оскаса, а ему не хотелось бы отягощать свою совесть подобной ношей.

Нет, надо искать другой путь.

В конце концов, он его нашел. Успех зависел от того, остановится ли здесь судно. Как это устроить? К утру план был готов, и Бартон, успокоившись, заснул.