— Узнай мне, пожалуйста, как звали того типа, который на меня набросился… да, тот инцидент… Не уволили, а не стали брать в штат после испытательного срока. Давай без лишних вопросов… Что? Его звали Семен Марченко? Так вот, срочно найди его и скажи, что наша фирма берет его на работу. Что?! Так извинись, это не проблема… Нет, он захочет. Скажи, что ему прибавили зарплату на двадцать процентов… Сколько точно? Не знаю, давай я выясню позже, мне важно, чтобы он вернулся.

«…Частицу Божью не постичь цифровому носителю. Душа — в голосе человеческом. Душа — в звуках музыки. Душа — на полотне Рембрандта. Душу бережет и сохраняет другая душа». Вот что сказал тогда нервический Семен Марченко.

Такие вот повороты, Симеон и Анна.

Да, кстати, надо узнать, что за подтекст в нейминге! Нервическому Симеону явно аукнулись библейские мотивы.

Миша Камушкин чувствовал себя в ловушке, которую сам себе и устроил. После вероломного бегства Субботина со старательно выхлопотанного Мишей теплого местечка стало как-то кисло. Ведь как ни покрывай себя искусственным налетом довольства, словно автозагаром, а внутренний волк все равно в лес смотрит. К Мише подкралась старательно вытесняемая правда о том, что он тоже хочет сбежать. Но пока ему не показали наглядный пример бегства из офисного рая, он был относительно уверен в собственном благополучии. Оно, конечно, было условным и зависимым от широкого спектра обстоятельств, начиная со вздорной начальницы и заканчивая мировыми кризисами, но по нынешним временам и это роскошь. Камушкин искренне полагал, что, заманивая Базилевса в свою контору, он вершил доброе дело и заодно блюл свои интересы. Доброе дело не пошло. О, эти добрые дела, с ними нынче так непросто! Что русскому хорошо, то немцу смерть, как говорится. И вообще не делай добра, если тебя не просят! Вот нынешний принцип. Умирает человек в одиночестве — и пусть себе. Он же у тебя ничего не просил.

А тем, кто просит, — помогать совсем не хочется, вот в чем затык. Миша Камушкин не хотел быть безликим благотворителем, перечисляющим деньги на означенный номер. Прежде всего из чисто практических соображений. Он был уверен в том, что никогда эти пожертвования не дойдут до адресата. Ну как можно посылать свои кровные в никуда только потому, что тебе в морду суют жалобное фото больного ребенка?! Ну что за лохи на это ведутся?

И даже если предположить, что деньги все-таки доходят до нуждающегося… Но если рядом с ним нет личности, выдающейся по своим организаторским и пробивным способностям, то все без толку. Сначала покажите мне такого человека, и пусть он предъявит доказательства своей абсолютной заинтересованности в выздоровлении больного или в помощи неимущему. И вот тогда Миша пожертвует ему — и не копейки даже, оторвет от сердца сумму посущественней. Не столько по доброте — он не считал себя сердобольным — а просто потому, что талантливый пробивной и бескорыстный организатор… прости Господи, это Иисус Христос во плоти! Это ж редкость, равная нулю. Ее нужно коснуться рукой, как святыни, чтобы на тебя снизошло… нет, откровения не очень интересовали Мишу, ему бы благополучия побольше и везения. Словом, каких-нибудь осязаемых бонусов!

Размечтался… Пока вместо бонусов — сплошная тоска. Ее надо заглушить, иначе все закончится поражением. То есть вместо того, чтобы пристроить Василия, Миша сам освободит для кого-то насиженную вакансию и отправится вслед за ним. И потонет в скудных и неуютных волнах фриланса. В общем, сегодня надо выпить.

— Сходишь? — спросил Миша Камушкин Рубика, который всегда был готов поддержать инициативу. Но сегодня даже Рубик был не в настроении. Он целый день изображал мрачную деловитость, что для него было равносильно поднятию штанги, и впервые его складчато-припухлая мимика порождала причудливые узоры не от смеха, а от тоски. Пользы от этой тоски для рабочего процесса не было никакой, уж не говоря об атмосфере. И это непривычное молчание, что в данном случае было признаком тяжелого недуга…

— Вот скажи, что мне грозит за продажу наркотиков? — вдруг изрек молчаливый Рубик с остановившимся взглядом, бессмысленно упирающимся в монитор.

— Ну-у, лет десять-пятнадцать. Зависит от партии. Что вообще за фантазии? — удивился Миша неожиданному повороту сюжета. И как всегда, не принял Рубиковы бредни всерьез. И это его — тоже как всегда — бурно обидело.

— Это не фантазии! У меня на хвосте менты! А тебе смешно! Я могу сесть за соучастие… У тебя есть знакомый адвокат? Хотя у меня все равно нет на него денег! Что я должен — бабушкину квартиру продать?

— Да, матерь божья, что случилось-то?!

Следующие полчаса Миша, рискуя навлечь на себя начальственные вопли, провел в курилке, слушая путаную историю о сжимающемся вражеском кольце вокруг несчастного Рубика. Вкрадчивый женский голос звонил ему и прощупывал почву насчет какого-то Саввы Лёвшина, которому Рубик года три назад продал некий доморощенный психоделик. Ерунда какая-то! Рубен тараторил с итальянской скоростью, а Миша пытался понять, кто такой этот Лёвшин и зачем ему теперь подкрадываться к поставщику грез таким странным образом…

— О чем ты говоришь? Этот Савва обратился к тебе как к драгдилеру?! Что за муть?

— Да не ко мне! — гневно зарычал Рубик, хотя кого может испугать его гнев. — У меня был приятель. Он одно время в дурь попер, во всякую кастанедовщину… в общем, с девушками парню не везло, а так-то он нормальный.

— И что же это была за дурь? — усмехнулся Миша.

— Поганки какие-то собирал, сушил, порошок делал, а потом он хакнул одну технологию — я деталей не знаю, но он аж трясся от ажиотажа и ужаса, представляя, как его пристрелят конкуренты, в общем, размечтался о разборках в Бронксе чувачок… Ну ржу вообще, как он пыжился!

— А я думал, поганки и прочий псилоцибин уже вышли из моды…

— Я вообще не в курсе этой моды! — укоризненно отчеканил Рубен. — Анаша мне как слону дробина, и все эти спайсовые радости — меня выворачивает от них, и всё. Организм не принимает. Я думаю, что и Ромчик тот еще наркош, просто хотел по-тупому хайпануть. Типа он такой крутой пушер… да он на самом-то деле нормальный чел!

— Что ты мне все доказываешь его нормальность?! Я ж не суд присяжных и не медкомиссия. Лучше скажи, дальше-то что было? И зачем он вообще все тебе рассказал?!

— Он хотел, чтобы я ему искал покупателей на эту дурь. Типа у меня, как он считает, есть в этом смысле способности, — со скромной гордостью потупился Рубик, но Камушкин только шумно фыркнул, состроив рожу в стиле «да шо ты говоришь». Рубен ответил презрительно-горделивым поворотом головы, воплотившим в миниатюре всю мощь армянского народа, и невозмутимо продолжил: — Рома считал, что у меня есть богатые друзья. Он ни в коем случае не хотел связываться с малолетками, он вообще-то человек…

— Нормальный, я в курсе!

— Я хотел сказать, что ответственный! — с достоинством парировал Рубик. — Он планировал продавать свою дурь взрослым и вполне сознательным людям. Желательно по знакомству и по рекомендации. Никаких чужаков…

— Чувствую, сейчас ты скажешь, что он и лицензию в Минздраве получил…