Она резко оборвала его:

– Леш, извини! Я терпеть не могу рыться в воспоминаниях. Извини.

Зяблик смотрел на нее растерянно и удивленно, хлопал все еще густыми и длинными ресницами и не понимал, чем ее обидел.

Кире стало стыдно – ну он-то при чем? Он разве обязан знать, что ей нравится, а что нет. Она выдавила улыбку и присела на край стула. Взяла себя в руки.

– Ну что там? Показывай. Любишь поворошить прошлое?

– Да нет. Сто лет не смотрел, еле отыскал эту коробку. Но если ты не хочешь…

– Давай, давай! Да и что там такого страшного, верно? Все – занятие, все развлекуха.

Он вроде обрадовался и принялся вытаскивать из коробки чуть смятые, с загнутыми уголками, фотографии, как иллюзионист вытаскивает из ящика за уши кролика. При этом то и дело вскрикивал от удивления – было видно, что фотографии эти он действительно сто лет не смотрел.

Он удивлялся, или восхищался, или, наоборот, хмурил лоб, пытаясь что-то припомнить, и радостно вскрикивал, протягивая фото скучающей Кире.

– Это Сочи! А это Ялта! Таллин! Ох, как же мы тогда…

Кира только молила бога, чтобы не попались и их с Мишкой фотографии.

Выудив очередное фото, Зяблик не поспешил показать его гостье – долго и внимательно его разглядывал. Потом все же протянул его Кире:

– Помнишь ее?

На Киру смотрела молодая загорелая женщина с короткими вьющимися темными волосами и очень красивыми, большими, темными и грустными глазами.

– Нет, а кто это?

Зяблик закурил и коротко бросил:

– Сильвия. – И с удивлением переспросил: – Да неужели не помнишь?

Кира развела руками – дескать, прости. И не отказала себе в колкости:

– Разве всех твоих баб упомнишь, Зяблик?

Но тот настаивал:

– Вспоминай! Вы точно виделись! Они с мужем итальянцы. Он – высоченный такой пузан, брюхо уже тогда из порток вываливалось. Громкий, зычный. Смеялся так, что стены тряслись. Синьор Батисто, не помнишь?

– Кажется, помню, – неуверенно проговорила Кира.

– А это Сильвия, его жена. Ну, вспомнила?

– Вроде да. Но как-то плохо.

Зяблик расстроился.

Кира вгляделась в фотографию смуглой женщины и наконец вспомнила.

– Точно! Такая маленькая, худенькая до невозможности, прямо подросток! Очень смуглая, черноглазая. Лицо такое живое. Немножко похожа на обезьянку, верно?

Зяблик обрадованно закивал:

– Точно, точно! Я так ее и звал – Мартышка! Она и не обижалась – сама веселилась. У нее было прекрасное чувство юмора. – Он взял из Кириных рук фотографию Сильвии и погрустнел: – А ты знала, что у нас был сумасшедший роман?

Кира покачала головой:

– Нет, не знала. Или не помню, прости. Вся эта карусель твоих баб… Извини, Лешка! Я и имен их запомнить не успевала! Нет, вру – Алену помню, рыжую такую, высокую. Кажется, с телевидения.

Зяблик небрежно махнул рукой, дескать, не о ком говорить – Алена и Алена.

– А Тамара? Красивая девка, кажется, южных кровей.

– Грузинка, – коротко бросил Зяблик.

– Ну да, – сказала Кира и добавила: – Не обижайся! Я и этих-то двух запомнила только потому, что мы в то время у тебя жили. Да и память на лица у меня отвратительная.

Зяблик вглядывался в фотографию Сильвии, словно пытался что-то там отыскать. Кира видела, что это его взволновало и ему хочется об этом поговорить.

– Так что твоя итальянка? – из вежливости осведомилась она. – Тоже потеряла от тебя голову? Что, впрочем, неудивительно, – засмеялась она.

– Да, потеряла. Но здесь другая история, Кир. У нас вправду была любовь. Она даже решила уйти от мужа, ты представляешь?

– Вполне, – ответила Кира. – А что здесь такого, если любовь?

– Что такого? – усмехнулся Зяблик. – Да так, ничего. Только муженек ее был богат как Крез. И при разводе… Словом, ты ж понимаешь. И вообще, она хотела остаться здесь, со мной. И это после виллы в Тоскане, где у нее было полно прислуги, личный повар, лимузины и все остальное.

– И что же? – уже заинтересованно спросила Кира. – Чем дело кончилось, почему не срослось?

– Я ее отговаривал. Боялся за нее, если честно. Она была вообще впечатлительная и даже нервная. Такой темперамент! Да и он бы ей устроил – сволочь был еще та!

– А синьор этот был в курсе? – удивилась Кира. – Все знал, говоришь?

– В курсе, – кивнул Зяблик. – Она вообще ничего не скрывала. Я же говорю тебе – экспансивная была, нервная, чувства все через край. Ну и прямая.

– И вот тогда ты испугался? – догадалась Кира.

– Да, испугался. Такие женщины, знаешь, до добра не доводят. Сами горят и тебя в огонь тащат. Я тогда совершенно не был готов. И вообще, – он усмехнулся, – я никогда не был готов! Лет в сорок задумался – вроде пора. Нагулялся от вольного. Все видел, ничем не удивишь. Ну и стал осматриваться, поглядывать – кто бы, так сказать, подошел для этой нелегкой роли. – Он засмеялся.

– И что? – поинтересовалась Кира. – Кандидатки на роль верной жены не нашлось? Не присмотрел никого? Может, не там искал, Лешка?

– Не в этом дело, – убежденно ответил он. – Искал везде, веришь? Но передумал. Понял, что закоренелый и окончательный холостяк, и тему эту оставил.

– Не пожалел? – осторожно поинтересовалась Кира.

Зяблик задумался:

– Кажется, нет. – Но в его голосе звучало сомнение.

Он улыбнулся. И в эту минуту Кира увидела того, прежнего Зяблика – с яркими синими глазами во все еще густых и длинных ресницах, легкого, веселого и немного грустного – такая смесь Арлекино с Пьеро.

– Так, а что же твоя Сильвана Помпанини? – Кира вспомнила известную итальянскую актрису давних времен. – Расскажи, интересно!

Ей и вправду стало интересно – такие страсти, гос-поди! А Зяблик ей всегда казался слегка равнодушным, пресыщенным, холодноватым.

– А дальше все как обычно. Она рвалась ко мне. Он вылавливал ее, караулил. Грозил, пару раз избивал. Она боялась обращаться в милицию. Умоляла, чтобы я оставил ее у себя. А я, как жалкий трус, все искал причины этого не делать. Мечтал, чтобы муж увез ее и эти страсти закончились. Так и получилось – через год они уехали. Потом я узнал, что она резала вены. Слава богу, спасли. Он тогда здорово перепугался.

– А ты откуда узнал? – удивилась Кира.

– Она мне звонила. Долго звонила. Писала письма. Я их даже не открывал – понимал, что там. Просто рвал или сжигал. Трус, я же тебе говорю. Ну а потом синьор Батисто скончался, и Сильва снова стала рваться сюда. «Поженимся и уедем в Италию. Мы свободны», и все такое. Но ты ж понимаешь! К тому времени многое изменилось. Нет, я ее вспоминал, только жил своей жизнью. – Он замолчал, встал и прошелся по кухне. Завозился с чайником: – Кофе будешь?