На следующий день Синьон снова не смог попасть в вечерний раунд, но его впечатляющий результат на второй вечер, приведший его через квалификационный раунд к четвертому месту, произвел впечатление.

Все остальное время, когда Гарри не соревновался, он смотрел выступления других команд. Ему нравились международные состязания, навевавшие воспоминания о том недолгом времени, когда он сам участвовал в соревнованиях в Европе. «Возможно, – думал он, – я сейчас выступал бы на Олимпийских играх, если бы не уехал из дому». Но Гарри напомнил себе, что ему не стоит жаловаться. Сейчас он находился на Национальной выставке. Это было больше, чем он мог рассчитывать всего несколько лет назад.

Он восхищался Биллом Штайнкраусом, капитаном команды Соединенных Штатов, грациозным наездником, столь же способным, сколь и элегантным. Он стискивал зубы, когда выступали немцы. Он наблюдал за целеустремленностью полковника Умберто Марилеса из мексиканской команды, многолетнего фаворита, выступающего в военной форме с золотой тесьмой, – его стиль был единственным в своем роде.

В последний день мистер Дайнин подошел к Гарри, сказав ему, что у него хорошие новости. Гарри был в восторге. Здесь, в Мэдисон-сквер-гарден, вкусив азарта соревнований, он представлял себе славное будущее с Синьоном. Он думал о том, как они вернутся сюда следующей осенью и как выступит лошадь после года тренировок.

Но в ходе короткого разговора все надежды были разбиты. Джордж Моррис, молодой наездник, выступавший за олимпийскую команду Соединенных Штатов на играх в Риме в 1956 году, заметил гнедого и посчитал, что лошадь может участвовать в международных соревнованиях. Он попросил мистера Дайнина сдать лошадь в аренду олимпийской команде. Вместе с Моррисом Синьона будет тренировать Берталан де Немети, бывший блестящий офицер венгерской кавалерии, которого недавно назначили тренером олимпийской команды США. У лошади будут все возможности развить свой талант под руководством лучших дрессировщиков Соединенных Штатов.

Гарри знал Джорджа Морриса. Он помнил, как тот выступал в юниорских соревнованиях, – его отточенный стиль помог ему выиграть Национальную выставку и награду Американской ассоциации выставок лошадей. Каждый из чемпионатов был огромным достижением для наездника-юниора. Выиграть оба мало кому удавалось.

Но Гарри помнил и эпизод, произошедший на выставке несколько лет назад, когда Джордж выехал на своей лошади на арену, чтобы получить награду. Испугавшись трепещущей на ветру ленты, лошадь отпрянула и зацепилась ногой за вертикальную опору для барьера. Если бы животное запаниковало в таком положении, это могло бы привести к перелому.

Гарри и Джо Кезвижк по прозвищу «Поляк», его грум, выбежали на арену, чтобы помочь молодому наезднику. Гарри зафиксировал голову паникующей лошади, пока Джо освобождал ее ногу.

К счастью, лошадь Джорджа не была ранена. Гарри подхватил ленту, взял лошадь под уздцы и вывел с арены. Молодой Джордж стоял с краю, растерянный, когда Гарри протянул ему поводья его лошади и его награду. С точки зрения Гарри, Джордж был еще ребенком. Талантливым – но ребенком.

На мгновение Гарри вспомнилось серое небо над Амстердамом. Как он ездил по ипподрому на своей кобыле Петре, молодой, самоуверенный юноша, готовый приступить к завоеванию мира.

Джордж Моррис был талантлив, он имел все шансы. Гарри де Лейер не мог стоять у него на пути. Он напомнил себе, что именно это ему нравилось в американцах. Война лишила боевого духа его сограждан. Но не американцев. Они все еще были полны решимости.

В полутьме пустеющего подвала рабочие уже начинали разбирать временные стойла. Они соберут грязь и очистят этажи, и скоро арена будет готова для игры «Рейнджеров».

Но через год снова заиграет военный оркестр, и снова начнется зрелище. Гарри дал себе зарок, что вернется.

Церемония закрытия семьдесят четвертой Национальной выставки лошадей транслировалась по телевидению; почетными гостями на ней были президент выставки Джошуа Барни и генерал-майор Роберт Бут из армии США. Процессию возглавлял Первый армейский оркестр с Гавернерс-Айленд, за ним следовали пять зарубежных команд, по бокам которых двигались конные полицейские из Полицейского управления Нью-Йорка, держащие оранжево-черные флаги выставки и флаги стран-участниц. Голландия не была представлена ни флагом, ни командой, но это не беспокоило Гарри де Лейера. Он уже покинул Мэдисон-сквер-гарден, счастливый тем, что может вернуться к семье.

Для Гарри выставка закончилась, когда он отдал веревку груму сборной Соединенных Штатов по верховой езде. Он смотрел, как Синьона уводят прочь, как гнедой исчезает в полумраке подвала. Гарри знал, что это хорошая лошадь. Он знал лучше всех, на что она способна. Наездникам вроде Джорджа Морриса требовалось много лошадей, если они хотели участвовать в международных соревнованиях, – они не могли рассчитывать только на одну. Но если бы кто-то сейчас спросил Гарри, он бы сказал, что готов поставить деньги на то, что Синьон будет побеждать. Гарри вернулся к своему грузовику – теперь у него не было лошади, которую нужно везти домой на Лонг-Айленд, и лишь пустой кузов грузовика тарахтел за его спиной холодной ноябрьской ночью. Ведя машину, мужчина думал о том, как гнедой, беспокойный, как кот, ударялся о грузики в своем стойле. На сиденье рядом с ним лежала лента за четвертое место, на которой золотыми буквами были вытиснены слова, имеющие магическое значение для любого наездника: «Национальная выставка лошадей».

Казалось, жизнь пыталась преподать Гарри урок: не желай того, чего не имеешь. И все же последние несколько дней дали ему почувствовать вкус жизни под светом прожекторов, вкус настоящего большого соревнования, и он понял, что не упустит шанса почувствовать его снова. У него не было денег на породистую лошадь, и он не мог оставить лошадь себе, когда ее попросила олимпийская сборная Соединенных Штатов.

Такие люди, как он, на протяжении поколений работали с чужими лошадьми – люди, обладающие знаниями, которым не научишь изнеженных любителей с их характерным аристократическим акцентом, хорошими манерами и безграничными финансовыми возможностями. Наездники вроде Гарри получили это знание, ночуя вместе с лошадьми на постелях из сена, выхаживая их в болезнях и следя за их стойлами в темноте. Взять нервного, худого, издерганного скакуна, от которого отказались на скачках, – слишком раздражительного даже для того, чтобы стоять смирно в стойле, не говоря уже о том, чтобы прыгать с седоком на спине, – и затем успокоить его, выучить его язык и понять, как с ним на этом языке говорить. У Гарри были мозолистые руки, некоторые пальцы были вывернуты вследствие переломов. Он не думал, что у него есть дар, – это была просто интуиция, развившаяся за тридцать лет, проведенных бок о бок с лошадьми. Но выходило так, что этому таланту, необходимому, чтобы тренировать лошадь, не придавали значения.

Гарри не сомневался, что когда-нибудь Синьон будет выступать перед европейскими зрителями, возможно, даже на Олимпийских играх. Его наездник будет стоять на подиуме, одетый в алую охотничью куртку, под звуки национального гимна, и на его шее будет блестеть медаль. Он станет гордиться собой, имея на это все основания. Но когда лошадь отведут в конюшню, всадник отдаст поводья груму.