Он поднялся и вытащил из кармана что-то вроде бус, заканчивающихся шнуром, на котором висел крест. Мелкие и крупные деревянные бусины были до блеска вытерты. Опустившись на стул, он вытянул вперед руку с чётками.

– Мой брат как раз недавно начал торговое дело во Флоренции. Я написал ему и попросил разузнать про чётки как можно больше. И он прислал мне их. Взгляните – каждые десять мелких бусин отделены друг от дружки вот этим. Брат написал, что – насколько он понимает, – читая молитвы, нужно держаться за одну бусину. На каждую бусину приходится тридцать “Аве Мария” и три “Отче наш” – и так пятьдесят пять раз. Так понял мой брат. Нужно, однако, сказать, что увлечения у нас с братом совершенно разные, и он в первую очередь до мозга костей делец. И, выясняя все это, он лишь оказывал мне услугу. Но… – тонким худым пальцем фон Хамборк начал медленно притрагиваться к бусинам, – вот что странно: на этих четках всего лишь пятьдесят три бусины, если считать вместе с тремя на шнуре с крестом…

– А как же вот эти? – перебил его Томас, показав на те, что отделяли десятки мелких бусин друг от друга. Они были похожи на белые отшлифованные камни, вплетенные в шнур, на который были нанизаны остальные бусины. На шнуре с крестом таких камней имелось два – сверху и снизу, а между ними – три деревянные бусины.

– Не знаю… – немного неуверенно ответил хозяин, – они закреплены – не так, как мелкие бусины, и если посчитать все, вместе с ними, – а их всего шесть – то выйдет пятьдесят девять – тоже странное число. Но все же… если я правильно понял то, что написал мне брат, они не считаются.

Томас не ответил, однако у меня появилось ощущение, что знает он больше, чем старается показать. Я вспомнил, что он когда-то жил во Франции, – а ведь французы католики…

– На всех чётках, которые мой брат видел, было по пятьдесят три бусины, ну, или пятьдесят девять… – Бросив быстрый взгляд на Томаса, он продолжал: – Но не пятьдесят пять, как следовало бы ожидать, если учесть, что прочесть полагается пятьдесят пять молитв. Почему так – мой брат не знал, и мне тоже никакого объяснения найти не удалось. Если задуматься над этим несоответствием – назовем его так, – то слово “точно” приобретает вдруг особое значение: Нострадамус велит прочесть молитвы ровно пятьдесят три раза, по количеству бусин. По-моему, именно так и следует это толковать. То есть нам важно число пятьдесят три.

Откинувшись на спинку стула, Томас из-под полуприкрытых век наблюдал за трактирщиком, внимательно прислушиваясь к его объяснениям.

– Продвинувшись настолько далеко в толковании, я уже знал – почти точно, – фон Хамборк чуть демонстративно умолк, позволив нам оценить его изящную игру слов, – как истолковать остальное. Мишель де Нострдам написал французскому королю Генриху Второму письмо, в котором содержится точный расчет лет с момента сотворения мира до Христова рождения. Согласно его исчислениям, этот период составил 4757 лет. В письме сыну Сезару, составленному в форме своеобразного завещания, Нострадамус подробно рассказывает о своих пророчествах и говорит, что пророчества эти охватывают время до 3797 года. Письмо к сыну – или завещание – было написано в 1555 году. Если вычесть это число из 3797, мы получим 2242 – это и есть период, на который распространяются пророчества. Если сложить это число и количество лет существования мира до Христова рождения, то мы получим магическое число 6999, обладающее огромной силой и необычайно важное. – Трактирщик замолчал.

Он перевел дух и освежил горло глотком вина. Томас сидел, не шелохнувшись, напоминая огромного вырубленного в скале тролля.

– Те, кто видел карты таро, знают, что в колоде таро имеется карта с изображением повешенного. Значения этой карты – страдание, наказание и переход к чему-то новому, к новой жизни… Если собрать эти значения, то получится… Судный день. – Фон Хамборк поднял глаза. Во взгляде сквозила усталость, азарт исчез, и теперь трактирщик исполнился смирением. – На карте таро человек повешен за ноги, то есть вниз головой. Если перевернуть число 6999, то получится 9666. Эта цифра содержит число Зверя, о котором священник уже упоминал. Следовательно, это важная цифра, и нам нужно как-то связать ее с числом четок – то есть 53, и тогда мы найдем наше число, то есть то, которое раскроет нам дату Судного дня. Если посмотреть на это с точки зрения математики, то логично будет сложить эти два числа или вычесть 53 из 6999, однако ничего стоящего в этом случае не выходит. Оба результата весьма далеки от конечной даты, которой касаются пророчества Нострадамуса, а именно – от числа 3797. То же самое получается, если исходить из перевернутой цифры – 9666. Тоже ничего путного. Тогда будем использовать число 6999, но возьмем первые две цифры – 69. Если прибавить к 69 число чёток – то есть 53, будет 122, а если поставить его перед двумя оставшимися числами, 99, то получится 12299 – число ничего нам не говорящее и потому бесполезное. Однако если отнять 53 от 69, а получившееся число поместить перед последними двумя цифрами… – он на секунду умолк, словно собираясь с силами, а затем проговорил, – то получится… 1699.

Судорожно сглотнув слюну, фон Хамборк схватил дрожащей рукой бокал и залпом опустошил его. Томас сидел по-прежнему неподвижно. От всех этих цифр у меня голова кругом пошла, а мозг мой готов был взорваться от мысли, что теперь-то перед нами неоспоримые доказательства всеобщей неминучей гибели, которая уже близка.

Умирать мне не хотелось, и голова отказывалась думать об этом. Она вообще не желала думать. Мысли остановились.

Поднявшись со стула, Бигги тихо пробормотала: “Спокойной ночи” – и скрылась за дверью. Мария давно уже вернулась из кухни и теперь сидела, опустив полный печали взгляд. Она тоже была слишком молодой, чтобы умирать.

Плотник все проспал. В его разинутом рту виднелись темные, блестевшие от слюны пеньки – остатки зубов, а лицо перекосилось в уродливой гримасе. Он завозился и всхлипнул.

Хозяин резко вскочил, но остановился и неуверенно посмотрел на Томаса, ожидая его реакции, но таковой не последовало. Тогда трактирщик развернулся и, тихо пожелав всем доброй ночи, тоже удалился.

Все молчали. Лишь часы тикали, и я подумал, что надо бы научиться определять по ним время. Хотя, с другой стороны, – зачем? Ведь времени скоро наступит конец.

Кто-то сжал мне руку. Мария. Она не смотрела на меня и ничего не видела. Ее взгляд был обращен внутрь, куда-то в бесконечное и невидимое. Она сжимала мне руку, а глаза ее были полны слез.

– Мария, милая, не все предсказания сбываются, – спокойно проговорил Томас, и девушка, моргнув, взглянула на него. Профессор дружелюбно смотрел на нее. – Ты, Мария, конечно, помнишь, что мы с Петтером приехали вчера вечером, как раз перед тем, как нашли тело графа.

Мария кивнула, внимательно вслушиваясь в слова Томаса, отвлекавшие ее от мыслей о пророчествах трактирщика и священника о Судном дне. Она вытерла слезы.

– Кто-то из других гостей приезжал в этот же день? Или они прибыли сюда раньше? Неплохо бы это вспомнить…

Мария не стала долго раздумывать: