собрание планировал распродать, оттого и выставил для показа приглашённым любителям и коллекционерам.

Кулиджанов быстро перелистал бумаги в папке:

– Ага… А сын – Мечислав Войтыцкий, который твоего Василия и обвинил?

– Да.

– И что там произошло? Почему, если нашего молодого человека интересовал девятнадцатый век, его обвинили в краже всё того же Симеона Метафраста?

– Это нам и предстоит узнать… – вздохнул Алекс. – Пока что я знаю не намного больше вашего. Василий планировал осмотреть дневники, якобы принадлежавшие профессору Угле, последнему пражскому алхимику.

– Якобы?

– Именно так. Считалось, что Угле, создав заклинания общей трансмутации, скончался. Заклинания он успел передать Коллегии, а расчёты – нет. Вроде бы профессору стало плохо в лаборатории, он упал и, падая, рукавом зацепил горелку…

– Ну, понятно – пожар, дом сгорел, судьба расчётов неизвестна, – кивнул инспектор Никонов. – А через три сотни лет всплывают дневники, якобы спасённые каким-то помощником. Неужели Войтыцкий в это поверил?

– У пана Бронислава было более двадцати тысяч книг. Вполне возможно, что эти самые записки он даже и не успел открыть.

– Хорошо… – Кулиджанов снова перелистал страницы дела и решительно захлопнул папку. – Сколько бы мы сейчас не обсуждали, всё равно не сможем придумать, почему у господина Таунена оказалась совсем не та книга, которая его интересовала. Поэтому предлагаю сейчас лечь спать, а завтра встретиться с Василием и выяснить его интерпретацию событий. После чего пойти в городскую стражу и к пану Мечиславу.

– Принято, – Алекс сжал амулет, отключая щит, и спросил: – А чай пить будем?

Сидя за столом в кабинете, Суржиков раскладывал по его поверхности небольшие магоснимки членов труппы – актёров, режиссеров, осветителей, костюмеров, рабочих сцены… Тех, кто точно не мог быть обвинён в злодействах, откладывал в сторону, и там, слева, собралась уже приличная стопка. В неё отправились те, кого не было в театре в один или несколько дней, когда происходили инциденты и те, кто не бывал в гримёрках и не мог знать, где же хранятся ценности и памятности, осветители, например.

А вот самих пострадавших Влад, поразмыслив слегка, далеко убирать не стал. Маловероятно, конечно, но ведь известны случаи, когда преступник имитировал нападение на самого себя, чтобы скрыть свои действия?

Известны.

Так что нечего.

Впрочем, снимок Мавлюдовой он всё-таки переложил к невиновным. Иногда можно поверить человеку и без доказательств просто потому, что всем сердцем знаешь: невозможно, чтобы Виктория кралась в тёмных коридорам и, озираясь, утаскивала из шкафчика старые ботинки.

На середине стола остались одиннадцать картинок. Одиннадцать лиц, снятых, как в театре положено: в красивом повороте головы, с одухотворённым взглядом, подкрашенные и подлакированные. Наверное, в театре был свой собственный портретист, потому что гримёр или костюмер выглядели ничуть не менее приукрашенными, чем актёры.

Достав отчёт, написанный «журналистами» Барбарой и Максом после встречи с бывшим главным режиссёром, Суржиков перечитал его дважды, пошевелил пальцами над снимками, покряхтел и три убрал.

Теперь у него было восемь подозреваемых.

Возглавлял список Анатолий Тюрин. Актёр на вторых и третьих ролях, пришёл в театр пять с лишним лет назад вместе со Скавронским, но после увольнения режиссёра остался в труппе. Держится неровно, периоды нелюдимости и явственной неприязни к окружающим сменяются подобострастием и льстивостью. Стучит руководству, желающему слушать, всегда. Все разы, когда случались пропажи или инциденты, в театре присутствовал.

Лариса Суюмбекова, актриса. Когда-то была неплоха в амплуа травести, даже прославилась в роли Виолы в «Двенадцатой ночи», но на волне не удержалась и постепенно съехала до комических старух. Злоязычна, сплетничает как дышит, премьеров труппы ненавидит, всегда готова подставить ножку выходящему на сцену, если этого никто не видит. Тоже была в театре, хотя в двух случаях без причины. За госпожу Суюмбекову говорило лишь то, что она истово обожала театр вообще, как явление, поэтому вряд ли могла нарушать здешние важные и страшные приметы.

Наталья Вильнёва, актриса. Теоретически должна была бы играть те же роли, что и Мавлюдова, две женщины даже внешне были похожи. Но там, где у Виктории пылал яркий огонь, у этой тлели чуть подёрнутые пеплом угли. Иначе говоря, на сцене госпоже Вильнёвой не хватало темперамента. Зато в ссорах, скандалах и подставах он прорывался в полной мере… Могла ли она стащить что-то, чтобы подставить соперницу? Да запросто! Но получалось, что неприятности распространялись на всю труппу, а премьерша как раз оставалась в стороне. Тем не менее на месте преступлений Вильнёва присутствовала каждый раз, так что вычёркивать её из списка было рано.

Марьяна Елисеева, костюмерша. Когда Суржиков ещё служил в театре, Марьяна работала в общем костюмерном цехе. С приходом Скавронского поднялась по карьерной лестнице и стала личной костюмершей второй примы, Елизаветы Лазаревой, игравшей обычно роли злодеек.

Вообще говоря, для костюмерши проделать всё описанное было проще простого. Никто не удивился бы, застав её в любой точке пространства за сценой: мало ли чего потребовала актриса? Да и к Скавронскому Марьяна питала благодарность. Вот только как могла бы она скопировать страницы из «Макбета»? А они были именно магически скопированы, не выдраны из книги… Госпожа Елисеева же магическими способностями не обладала вообще.

Валериан Грибанов, рабочий сцены. Хотел стать актёром, но… на сцене сразу становился деревянным манекеном, боялся пошевелиться, и ничто не помогало. Прижился на подсобных работах, и в общем с труппу вписался, но, увы, пьёт. И после третьей рюмки начинает ненавидеть всех актёров, вне зависимости от амплуа, а после пятой переходит к действиям. К счастью, случается это нечасто, за последние полгода всего трижды. После третьего случая главный режиссёр настрого предупредил Валериана, что в следующий раз тот будет уволен.

Мог он начать пакостить? Мог, конечно. Вот только возникает тот же вопрос, что и с костюмершей Елисеевой: магических способностей ноль. А как бы он сделал копии?

Ляокан Лянская, актриса в амплуа проказницы. Училась вместе с Витасом Лейтисом. Была любовницей Скавронского на протяжении последних трёх лет его правления в театре, однако за режиссёром не последовала, осталась в труппе и вела себя совершенно обыкновенно. Вроде бы ничто не указывало на Лянскую как исполнительницу пакостей, но у Суржикова рука не поднялась убрать её из выборки. Ведь была связана, и тесно, с двумя важными фигурантами! Да и кто знает, на что она способна, эта тихушница?

Алексей Толстоганов, актёр, амплуа второго героя. Не Гамлет, но Лаэрт, не Борис Годунов, но Дмитрий Карамазов… Хороший исполнитель, но, похоже, поганый человечек. За десять лет уже третья труппа, и каждый раз уходит с некоторым скандальным душком. В театре драмы и комедии почти четыре года и, как сказали знающие люди,