Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я пришел сюда не ради него…
В следующей камере, свернувшись на голом каменном полу, лежал обнаженный грязный мавр, у ног которого ползали голодные крысы. Едва взглянув на меня остекленелыми глазами, он пробормотал что-то на своем языке и отвернулся.
— Крепись, старик, — сказал я, ставя перед ним чашку. — Твое время почти истекло.
Позабыв о похлебке, я двинулся к следующим камерам. Как и в первой, узники больше походили на посаженных в клетку зверей, чем на людей. Они стонали и настороженно наблюдали за мной измученными желтоватыми глазами. Несколько раз я отворачивался, сдерживая позыв к рвоте.
Потом откуда-то донесся жалобный вой. Женщина! Тело мое невольно напряглось. Софи? Я не знал, хватит ли сил подойти к ней.
— Вот и твоя подружка, шут, — крикнул со своего места Арманд. — Не стесняйся, залезай. Язычок у нее просто волшебный.
Сжав кулаки, я направился к дальней камере. За поясом у меня был заткнут нож. Если это Софи, я убью стражников. И Норкросса тоже.
Ее вопль эхом пронесся но узкому коридору.
— Живей, шут! Полезай к ней! Эта сучка не любит ждать, — прокричал Арманд.
Затаив дыхание, я остановился перед камерой. Запах здесь был совершенно нестерпимый. Почему?
Она лежала, сжавшись в клубок в глубине камеры. Луч света перечеркивал длинные спутанные волосы. Прижимая к себе какую-то игрушку, женщина хныкала, как брошенный ребенок.
— Мое дитя… мое дитя… Пожалуйста, моему ребенку нужно молоко.
Рассмотреть ее было трудно; я не мог ни определить возраст, ни взглянуть в лицо. Собравшись с силами, я спросил:
— Это ты, Софи?
На мгновение страх парализовал меня. Грудь как будто сжали тиски. Держать человека в таких условиях… ей было бы лучше умереть.
Женщина бормотала что-то себе под нос, но я разбирал только отдельные бессвязные фразы.
— Бедный малыш… малыш хочет молочка… — Потом что-то, прозвучавшее как… Филипп?
О Господи! Я замер, шагнул к решетке. Что они сделали с ней?
— Софи, — позвал я.
Язык едва повернулся, чтобы произнести это имя. Волосы, формы… ее? Пожалуйста, повернись ко мне. Дай мне взглянуть на тебя.
— Маленький хочет молочка… — снова пробормотала она. — Что же мне делать? Мои груди высохли.
Слезы навернулись на глаза.
— Софи! — позвал я уже чуть громче, настойчивее и прижался к решетке.
— Маленькому нужно молочко… — шептала и шептала она и вдруг издала пронзительный, раздирающий душу вопль, резанувший меня, как острое лезвие.
Я просунул руки через решетку, и женщина наконец увидела меня. Дыхание мое остановилось. Ее соломенные волосы падали на лицо, но глаза смотрели на меня. Желтые. С красными прожилками. Плоский, испещренный оспинами нос…
О Боже! Это не она…
Ноги у меня подкосились. Не она. Голова закружилась — радость смешалась с отчаянием…
— Мой маленький…
Ее голос звучал так умоляюще. Она протянула мне куклу.
Господи, это была не кукла. Ребенок был настоящий. Крошечный. Очевидно, только что рожденный. И мертвый.
— Чем я могу помочь тебе? — прошептал я. — Чем?
— Разве ты не видишь? — Она поднесла ребенка к решетке. — Ему нужно молоко.
— Позволь мне помочь тебе.
— Молока! Накорми его!
Я был бессилен. Несчастная мать сошла с ума от горя.
Еще мгновение я смотрел на нее, потом повернулся и бросился но коридору. К лестнице. К выходу.
Вдогонку мне летел громкий издевательский смех надзирателей.
— Что так рано уходишь? — кричал Арманд. — Эй, шут! Что, и не пошутишь на прощание?
Я взлетел по ступенькам и выскочил из темницы.
В холодном поту добежал я до замка и поспешил в свою каморку под лестницей, где сразу бросился на тюфяк. Сердце стучало, как будто за мной гнались призраки.
Ее там нет.
Моя возлюбленная Софи, должно быть, мертва.
Впервые я понял то, что уже давно поняли все остальные: жители нашего городка, брат Софи, даже Норберт, мой наставник. Надежды нет. Ее оторвали от сына, над ней надругались и оставили умирать у дороги. Теперь я знал это, получив самый жестокий в жизни урок.
Я опустил голову и закрыл лицо руками. Глупая игра закончилась. Я цеплялся за надежду, как за соломинку, и вот теперь надежда испарилась. Нужно уходить. Я сорвал с головы шутовской колпак и швырнул его на пол. Шута из меня не получилось. Я оказался глупцом. Величайшим из когда-либо живших дураков.
Еще долго я сидел в темноте, свыкаясь с открывшейся истиной.
Шаги. Кто-то осторожно шел к моей кровати. Затем голос…
— Ты здесь, Хью?
Я поднял голову и увидел… Эстеллу, жену управляющего.
Она часто подавала мне знаки внимания, подмигивала, улыбалась. Хватала за руку. Дразнила. Сейчас на ней была едва прикрывающая плечи, легкая свободная накидка; густые каштановые волосы, всегда собранные в пучок и заколотые, падали на шею. Круглые глазки проказливо поблескивали. И время — худшего нельзя было и представить!
— Уже поздно, госпожа. Я не на работе.
— А может, я пришла за другим?
Эстелла сделала еще шаг и оказалась совсем близко. Повела плечами, и накидка медленно поползла вниз, открывая свободный лиф.
— Какие поразительно рыжие волосы, — прошептала она. — И почему такой пылкий шут грустит и печалится?
— Пожалуйста, госпожа, я не настроен шутить. Потерпите до утра и увидите меня таким, как всегда, веселым и забавным.
— Мне нужен от тебя не смех, Хью. Я хочу почувствовать тебя по-другому.
Эстелла села рядом со мной. Ее тело распространяло запах свежей лаванды и лилий. Она протянула руку и погладила меня по щеке — я отпрянул.
— Никогда не видела таких волос. Они того же цвета, что и огонь. Какой ты на самом деле, Хью, когда свободен от всех этих шуток?
Она придвинулась еще ближе. Прижалась. Я чувствовал упругую полноту ее тяжелых грудей. Перекинула ногу через мои…
— Пожалуйста, госпожа…
Но Эстелла не унималась. Вслед за накидкой сполз к талии лиф. Ее груди подпрыгивали передо мной. Я отвернулся и почувствовал прикосновение горячего языка к щеке.
— Уверена, огонь у тебя не только в волосах, Хью. Дотронься до меня. Если не прикоснешься, я скажу герцогине, что ты пытался залезть мне под платье. Простолюдин лапает жену управляющего… Вряд ли тебе придется по вкусу такая роль.
Я понял, что попал в западню. Отвергни ее домогательства и будешь обвинен в домогательстве. Она ущипнула меня. Ее рука оказалась под туникой, пальцы сжали мой…