что волнует меня, чем я живу, и замечали только необъяснимое равнодушие к своим неутомимым маневрам, в котором наверняка видели проявление опасного упрямства.

После выговора я стал истинной притчей во языцех, фамилию мою неустанно склоняли на всех собраниях, педсоветах и совещаниях.

Между прочим, это отличный прием, и его нельзя не оценить. Он позволяет достигать цели с минимальными затратами усилий. Совсем не нужно было выискивать у меня новые грехи, достаточно было почаще повторять и осуждать старые, и все потихоньку убеждались, что учитель я ни к черту: ни с учениками не могу обходиться, ни с родителями, к обязанностям своим отношусь недобросовестно, старших не слушаюсь, ну что еще надо?..

Впрочем, предпринимались и более активные действия. У меня забрали три часа и посадили на строгую ставку. Наверно, с точки зрения Тараса Федоровича это был превосходный удар, а я его принял легко.

Взамен оплачиваемых часов я получил пару общественных нагрузок и тоже особенно не растерялся. Я был рад возможности заполнить свободное время. А аргументация завуча меня даже позабавила. Когда у меня забирали часы, я услышал:

— Вам нужно больше времени, чтобы работать над собой…

А когда подбрасывали нагрузки:

— Вы заняты меньше других.

Так они с Троицким настойчиво загоняли меня в угол, нетерпеливо дожидаясь, когда же наконец сдадут мои нервы.

*

Все покатилось под гору внезапно.

Я говорил, что Тарас Федорович был своего рода гением по составлению расписаний. Теперь я убедился в обратной силе его гениальности, Он умудрился вырвать у меня три часа таким образом, что на каждый потерянный час пришлось по «окну». Особенно противным было «окно» после первого урока во вторник, в день, когда Светлана не имела часов вообще. Но в тот вторник, придя утром, я увидел ее в учительской.

— Почему вы здесь? — спросил я радостно.

— Вера Константиновна просила посидеть в библиотеке…

И она объяснила, почему не могла прийти сегодня Вера Константиновна, наш библиотекарь, и почему она согласилась подменить ее.

Я не слушал подробностей. Это была невиданная удача! Целый час я смогу провести с ней, может быть даже вдвоем, в библиотеке! Ведь это так естественно, что учитель использует свободный час, чтобы поискать что-то в книжках. Даже не верилось в такое везение!

Выскочил я из класса, едва зазвенел звонок. Сунул журнал на полку и, не дожидаясь конца перемены, спустился на первый этаж.

В библиотеке было полно учеников, и все хотели читать про шпионов. Светлана отговаривала их.

— Хочу посмотреть кое-что к уроку, — соврал я весело, и она пропустила меня за перегородку к пыльным стеллажам. Там я взял первый попавшийся в руки томик и стал листать его, поглядывая на часы.

Наконец ребята разбежались по классам, В библиотеке стало пусто и тихо, и я почувствовал, что робею.

Светлана заполняла какую-то карточку.

— Что вы берете?

— Ничего.

— Ничего?

Я не знал, что сказать.

— Там нет того, что я искал.

Хорошо, что она не спросила, что же я искал.

— У вас «окно»?

— Да. Тарас удружил.

— Ну почитайте что-нибудь о шпионах.

— Разве вы не все раздали?

— Нет, есть книжки, которые все уже перечитали по десять раз.

Она протянула мне книжонку в затрепанном переплете,:

— Вот. «Случай в маленьком городке».

— Это не про наш город?

— Не знаю. А разве у нас что-нибудь случается?

— Бывает и у нас…

Я открыл книжку где-то на середине.

«…Весь вечер майор Кузнецов размышлял над загадочной историей, происшедшей в Двуреченске…»

— Хорошая книжка. Но мне не хочется сейчас читать.

— Тогда помогите мне разобраться с карточками.

— С удовольствием.

— Отбирайте все на «М» и «Н».

Я подвинул к себе ящик. Работа была нетрудная. Трудно было сидеть рядом и говорить о чем-то незначительном.

— Ну, как идут дела в новом классе?

Недавно у Светланы забрали девятый, Прасковьин, и дали еще один пятый. Это был своего рода компромисс: Троицкий не хотел перегибать палку, однако Светлана получила кучу новых хлопот и последнее предупреждение.

— И труднее и легче… В младших всегда труднее, но зато их можно учить. И потом меня, кажется, оставили в покое.

— А меня покусывают понемножку.

— Я знаю. Это все из-за меня.

— Ну что вы! После того несчастного педсовета я столько ругался с ними…

— Но началось все тогда. И поэтому…

Она вдруг махнула рукой и не закончила.

— Вовсе не поэтому, — сказал я. — И забудьте эту чепуху. Мои дела не так уж плохи.

Сейчас, когда я сидел рядом с ней и впереди было еще целых тридцать минут, я не врал. Дела шли отлично.

— Николай Сергеевич…

— Да, Светлана Васильевна.

— Я хотела спросить вас…

Кажется, ей тоже было нелегко. Я видел, как тщательно выводила она буквы на карточках. Нет, не тщательно, а слишком старательно, излишне твердо, так что перо драло толстую волокнистую бумагу и разбрызгивало по ней маленькие фиолетовые капельки. А Светлана не видела этих капелек, хотя и смотрела на карточку.

— О чем же вы хотели спросить меня?

— Тогда, у нас, все получилось очень неудобно. Мне неудобно перед вами… и за Андрея тоже…

— А мне за себя.

— За себя? Почему?

— Мне кажется, я как-то помешал вам. Нет, не то… Не вовремя оказался. В общем, если бы я не пришел тогда, было бы лучше…

— Наоборот, хуже! Я бы опять все простила ему…

— Разве он так виноват?

— Он перед собой виноват. Он не понимает. И пусть не понимает! Но у меня же тоже силы могут кончиться!..

— Что же вы хотели спросить у меня?

Я задал этот вопрос, чтобы остановить ее. Не мне было судить Андрея.

— Что спросить? Да, я хотела спросить… Это очень заметно, как у нас с Андреем все не ладится? Я подумала, что, когда вы приехали, у нас этого не было, и вы видели все иначе, а теперь…

— Как я могу судить об этом? Что я знаю о семейной жизни? Раньше я бы наговорил вам кучу глупостей, а сейчас не хочу, разучился быть самоуверенным. Да и не могу я тут быть объективным.

— Почему?

Спрашивая, она подняла голову и посмотрела на меня, но вопрос я еле расслышал. Мы оба слишком хорошо поняли, что я хотел сказать, и оба испугались. Отвечать ей было страшно, но можно было и не отвечать. Можно было молча смотреть в глаза друг другу почти целую минуту и все понимать. Может быть, это была и счастливая минута, но она была и слишком тяжелой. И когда она кончилась, Светлана уронила голову на руки, и мне показалось, что она