ты меня мало любишь. Такой неискоренимый женский эгоизм. Нам хочется жертв, обожания, даже страданий. Мы ведь отдаем мужчинам очень много. Но сейчас я хочу, чтобы ты любил меня совсем немножко и не переживал.

Я отодвинулся от ночника, который освещал мое лицо.

— Мы как-то договаривались, — продолжала она, — что ты полюбишь меня потом. Помнишь? Когда проживешь еще долго-долго и поймешь, что я хорошая…

Она утешала меня, как малыша, у которого отнимают игрушку.

— Почему ты уезжаешь?

— Я выхожу замуж, Коленька.

— За кого?

Я спросил, потому что в самом деле не мог сообразить, за кого же она может выйти замуж. Я ведь не делал ей предложения!

— За Алексея.

А я-то совсем позабыл о нем, несмотря на случайные встречи в городе и вежливые приветствия на ходу. Бот как! Здоровались и шли своей дорогой, а на самом деле играли в довольно сложную игру, где выигрыш первого круга вовсе не обеспечивал победы.

— Он получил новое назначение. Во Львов. Нужно было решать немедленно.

— Говорят, Львов красивый город.

— Да, говорят. Тебе тяжело, Коля?

Наверно, ей хотелось, чтобы мне было не тяжело и все-таки тяжело, хотя бы немножко. Ведь иначе зачем было все то, что было с нами?

— Нет, то есть да, конечно. Но я понимаю. Какой из меня муж… А он, кажется, хороший человек.

Назвать его по имени я не мог.

— Да, он хороший.

— Ты любишь его?

— Хочу полюбить. Хочу полюбить, Коля. И вообще хочу быть хорошей женой, иметь детей, штопать носки… Наверно, время подошло. Я ж уже не такая молодая.

— Когда вы едете?

— Завтра.

— Завтра?!

— Да, завтра. С Троицким я договорилась еще пять дней назад. Он не ерепенился. Даже наоборот.

— Ученики тебя любят.

— Любят, я знаю. Я хотела остаться до конца года, но Алексей предъявил ультиматум. И правильно сделал, конечно. Еще неизвестно, приехала бы я к нему или нет.

— Значит, завтра?

Выговорить это было легче, чем поверить.

— Да, завтра. Я не хотела тебе говорить до последней минуты, а то было бы еще тяжелее.

— Наверно. Ну, давай все-таки выпьем.

— Только не шампанское.

Я разлил вино.

— За твое счастье!

— Спасибо. Я очень хочу счастья, а еще больше — покоя. Но сначала выпьем за молодость, которая сегодня кончилась. Она у меня была не ахти какая, но ведь другой совсем не было.

Я выпил вино залпом. Неужели Вики уже нет, неужели завтра ее не будет ни в этой комнате, ни в этом городе, ни в моей жизни? И мне вдруг захотелось вернуть ее, сделать невозможное… Но она догадалась и покачала головой:

— Нет, Коля, нет.

Все кончилось. У мальчика, что выводил рядом с моей ее линию, сломался карандаш.

Вика разлила в бокал то, что оставалось в бутылке.

— Давай выпьем, чтобы нам когда-нибудь встретиться. Случайно и неожиданно.

— Да, в незнакомом городе. Я очень хорошо вижу, как это произойдет. Будут бежать троллейбусы, машины, спешить люди — и среди них ты, представительная, интересная дама, а какой-нибудь малыш будет тянуть тебя за руку и канючить: «Мама, ну пойдем… Ма-а-а…» А ты скажешь внушительно: «Как тебе не стыдно, сынок! Разве ты не видишь, что я разговариваю с дядей? Дядя подумает, что ты невоспитанный мальчик!»

Вика слушала с улыбкой.

— Изумительная картина. Я тоже представляю тебя. С брюшком и в шляпе. Ты будешь вежливо улыбаться и придумывать фразу, которую уместно сказать на прощанье.

— Это уже не смешно.

— Пожалуй, но так бывает. Кстати, ты когда уедешь отсюда? Весной?

— Не знаю. Я не думаю об этом.

— Мечтаешь перевоспитать нашего папу?

— Нет, только не перевоспитывать.

— Повоевать хочешь? Не советую. Брось это мальчишество. Не трать, кума, силы, как хохлы кажуть.

— Опускайся на дно?

— Зачем на дно? Возвращайся домой, в университет, берись за науку. Наука — это положение. А здесь…

— Между прочим, на днях мне почти то же самое говорила Светлана.

— А… соперница! Это она правильно сказала. Тебе в самом деле нужно уезжать. Если не уедешь, можешь наделать много глупостей.

— Ты же сама говорила, что мне ничего не грозит. Ну, выгонят…

— Я не про те глупости. Я про Светку. Можно здорово попортить жизнь трем людям.

— Думаешь, я тебя так быстро забуду?

— Сначала да. Моя очередь впереди. Ты слушайся меня. Я знаю, что говорю. Удирай в университет. Подберешь себе девочку-студенточку, осчастливишь ее, женишься.

— Не нужно об этом.

Я поднялся, и она не остановила меня. Наверно, ей было бы тоже тяжело, если б наше прощание затянулось.

— Холодно, — сказала Вика, — и сыро. Не простудись. — Она поправила шарф у меня на шее. — Какой он у тебя старенький. — И вдруг чему-то обрадовалась: — Подожди минуточку! — Вика открыла дверцу шкафа. — Вот, возьми. Он хороший, мягкий-мягкий! Это мне бабушка связала.

Шарф был действительно мягкий и теплый. От него пахло духами. Ее духами.

Дверь закрылась за мной, и в первый раз, закрыв эту дверь, я не оглянулся по сторонам, высматривая случайных прохожих, — теперь это не имело значения…

И все-таки я увидел ее еще раз.

На вокзале.

Нет, я не собирался туда, я просто вскочил, когда до отхода поезда оставалось пятнадцать минут, и побежал, застегивая на ходу пальто.

Дождь перестал, и на городок опустился густой туман. Он заполнил все от земли до неба и светился вокруг лампочек желтыми шарами, навешенными вдоль улицы на невидимую нитку. Я бежал от шара к шару, и мне было трудно дышать от усталости и тяжелого, липкого воздуха.

Вокзал был переполнен людьми с узлами, чемоданами и корзинами и просто без всего, в толстых сырых пальто, стеганках и даже полушубках. Пахло старой дорожной одеждой, дешевым табаком, залитыми карболкой вокзальными уборными и еще чем-то скверным, нечистым в этом тесном зале, где люди растаптывали по полу натасканную подошвами грязь.

Я бросился через толпу к выходу на перрон, но туда не пускали без билетов, а возле кассы судорожно пульсировала живая очередь. Снаружи три раза ударил колокол. Я снова выскочил на площадь. Ее отделяла от перрона длинная литая решетчатая ограда. За ней метрах в пяти-шести на первом пути стоял львовский поезд. Я взялся руками за прутья решетки и приник к ограде. Тут же раздался гудок, паровоз резко дернул вагоны, и они застучали буферами, будто шарахнулись от этого неожиданного толчка, а потом, как овцы, послушно потянулись с места. Провожающие шли рядом с вагонами и кричали и махали руками.

Над их головами я и увидел майора. Он тоже махал кому-то с площадки, а Вика стояла у него за спиной, спрятав