Был уничтожен один вампир и больше десятка его подручных — об этом Кобылину сухо поведал координатор в широкополой шляпе, командующий операцией. И поздравил с успехом. Алексею вспомнились подростки, фальшиво подпевающие магнитофону, и его снова стошнило. Координатор куда-то подевался, но главное Кобылин успел узнать — об этом ему сказал Григорий, прямо перед тем как его увезли в больницу, зашивать щеку и плечо — Два Нуля уничтожили выводок. Потом Григория насильно усадили в его же машину, на заднее сиденье, и увезли. Но Алексей понял главное — вся их охота на одиночку-маньяка пошла прахом. И теперь даже координаторы сомневались, а был ли он на самом деле или это была всего лишь ловушка для охотников. Кобылин покачал головой и вдруг обнаружил, что его ведут к машине «Скорой помощи». На сопротивление не осталось сил, и Алексей покорно залез в салон, провонявший едким аптечным запахом.

Снова закружилась голова, но через мгновение Кобылин очнулся и обнаружил, что сидит на откидном стульчике, сжимая коленями невесть как вернувшийся к нему дробовик. На плечи ему накинули белый халат, прикрывая куртку, испачканную кровью и блевотиной.

Кобылин положил дробовик поперек колен, вцепился в знакомый холодный металл, как в спасательный круг, откинул голову и закрыл глаза.

Он ни о чем не думал и ничего не чувствовал. И ничего не говорил, когда к нему обращались. Он просто ехал домой.

Его довезли до поворота. Во двор заезжать не стали — там было припарковано столько машин, что водитель «Скорой» не решился соваться в лабиринт. Он тормознул прямо на дороге, у пустой автобусной остановки.

Почувствовав, что машина остановилась, Кобылин открыл глаза и засобирался на выход. Он молча поднялся, открыл дверь и выбрался наружу. Водила — бритый здоровяк, напомнивший Алексею Фродо — что-то крикнул вслед пассажиру, но тот лишь рассеянно пожал плечами. А потом заметил — на углу дома, у ночного ларька с паленой водкой, стояли трое крепких ребят. И внимательно смотрели на человека в окровавленном белом халате, что вывалился из машины «Скорой помощи», сжимая в руке дробовик. Алексей узнал одного из «качков», посещавших тренировки, и ему стало неловко оттого, что его видят таким расхристанным и грязным. Он быстро содрал с себя белый халат, сунул в распахнутую дверь машины, захлопнул ее и махнул водиле рукой — уезжай. Тот махнул в ответ, и машина бодро рванула к разноцветным огням шоссе.

Кобылин развернулся и пошел домой. В голове было пусто. В животе было пусто. В душе… В душе бился голос ночного города — все так же яростно и громко, как и несколько часов назад. Но Алексей уже не слушал его. Устал. Он переполнился событиями этой ночи, он устал их ждать, проклятое предчувствие беды так его задергало, что на все его предупреждения Кобылин лишь вяло дергал уголком рта. Он шел ровно по дорожке, пустой, отрешенный, словно со стороны наблюдавший за своим телом. Вся округа подернулась серым, мир потерял краски. Стихли отдельные звуки, слились в неразличимый гул. Хотелось спать. Уйти на перезагрузку, как зависший ноутбук. И еще…

Сунув дробовик за пояс, Кобылин свернул к ларьку.

— Мужики, закурить есть? — спросил он.

Через минуту он понял, что снова идет домой. В пальцах болталась зажженная сигарета, а еще одна, целая, была заначена за ухом. За спиной было тихо. Кобылин оглянулся. Мужики все еще стояли у ларька, старательно рассматривая нехитрый ассортимент стеклянной витрины.

Алексей свернул за угол и углубился во двор. Он прошел первый корпус, свернул под арку, и только тогда сигарета обожгла ему пальцы. Кобылин удивился. Он давно не курил. Но вот сегодня… Он затянулся, и едкий дым взорвался в легких огненным цветком. Кобылин закашлялся, бросил сигарету и прижал руки к груди. Из глаз потоком хлынули слезы, а в носу страшно зачесалось. Алекс оглушительно чихнул, вытер рукавом нос и вдруг очнулся.

Мир обрел привычную резкость. Голова прошла, и зыбкая дымка, застившая взгляд, растворилась без следа. Алексей шумно вздохнул и с облегчением прижался спиной к стене арки. Он страшно устал. Но все же добрался до самого дома. Осталось только добраться до кровати и лечь спать. Завтра. Все — завтра.

Кобылин отлепился от стены и, по-стариковски шаркая негнущимися ногами, направился к выходу из арки, проходящей сквозь весь дом, словно железнодорожный туннель. Там, вдалеке, светил фонарь. И только благодаря его зыбкому отблеску, Алексей увидел темную фигуру, стоявшую у стены арки.

Рука сама легла на рукоять дробовика, и Кобылин замер. До темной фигуры оставалось не больше трех шагов, но, если бы не фонарь, он бы и не заметил девчонку.

Черные длинные волосы закрывали едва ли не половину хрупкого личика. Худые покатые плечи, черная футболка с белым черепом, темные джинсы, нарочно протертые до дыр в десятке мест. Худые белые руки. На запястьях — ворох мелких бус, блестящие цепочки, шнурочки, фенечки… Правая ладонь, белая, как и лицо, бабочкой порхает в темноте. Подкинет белый шарик — поймает. Подкинет — поймает. Глаза, черные и блестящие, как драгоценный камень, неотрывно следят за белым шариком.

Кобылин шумно сглотнул. Он уже видел эту девчонку сегодня. Там, в дверях подъезда, как раз перед тем, как получил в ухо от технологически продвинутой шпаны. Тогда он подумал — показалось. А Гриша сказал — это местная, случайно выглянула и спряталась. Но теперь… Теперь Алексей точно знал — она не местная. В его родном дворе таких не водилось.

Стрелять в маленьких девочек не очень-то хорошо, Кобылин это знал. Но тут он вспомнил, как толстушка с ножом в руках сидела на груде мертвых тел, и рука, сжимавшая рукоять дробовика, дрогнула.

Девочка поймала шарик, спрятала его в хрупком кулачке и подняла глаза. Под взглядом ее, острым и жестким, как удар ножом, Кобылин попятился.

— Ты кто? — хрипло выдохнул он.

Девчонка не ответила. Лишь мотнула головой, и темная челка спрятала один глаз, закрыла щеку до самого подбородка.

— Что тебе надо? — спросил Кобылин и медленно потянул дробовик из-за пояса.

Девчонка дернула рукой. Кобылин замер. Белый кулачок раскрылся, и шарик выпорхнул на свободу, на секунду зависнув в полутьме.

Он оказался черным.

Кобылин рванул дробовик на себя, и тут же шею пронзила острая боль. Она как молния скользнула вниз по позвоночнику, к ногам, и Алексей хрипло закричал от боли. В глазах помутилось, руки разжались, и дробовик лязгнул об асфальт. Кобылин упал на колени, жадно хватая воздух ртом, и вцепился в собственное горло, сведенное судорогой.

— Добрый вечер, охотник, — прошептал кто-то над ухом. — Рад нашему знакомству. Очень рад.

Кобылин захрипел и повалился лицом в асфальт.

Последнее, что он увидел, — черный шарик, парящий над ослепительно белой ладонью.

Глаза открывались неохотно. Слипшиеся веки высохли и немилосердно зудели. Они были настолько горячими, что Алексей чувствовал их жар. А еще — болели руки, скрученные за спиной.