– А если представить, что нужной страницы-подлинника не сохранилось и копию снять не с чего?

Братья самодовольно улыбнулись.

– Тогда, – сказал старший, – задача становится куда интересней.

– Тут нужны образцы и воображение, – добавил младший.

– И, конечно, смелость, сеньор Корсо. Представьте, что в наши с Пабло руки попал этот самый дефектный экземпляр «Девяти врат»… Значит, в нашем распоряжении есть сто шестьдесят шесть страниц подлинника – целый набор образцов букв и символов, использованных печатником. Вот мы и начнем снимать с них копии, пока не получим весь алфавит. С алфавита делается копия на фотобумагу – с ней легче работать, – и каждую букву воспроизводим столько раз, сколько нужно, чтобы заполнить всю страницу… Идеальное решение – так работают истинные артисты, – это когда шрифт отливают из расплавленного свинца, как делали старые печатники… Что, к сожалению, слишком сложно и дорого. Поэтому мы выберем современные методы. Лезвием вырежем отдельные буквы, и Пабло – он в таком деле сноровистей – вручную составит пластину: две страницы, строчка за строчкой, совсем как наборщик семнадцатого века. И с них мы снимем еще один оттиск – на бумагу, чтобы не было видно стыков между буквами и других дефектов или, наоборот, чтобы добавить дефекты, сходные с теми, что есть в других буквах, строках и страницах оригинального текста. Потом остается только сделать негатив, а с него – рельефную копию – печатную форму.

– А если на отсутствующих страницах должны быть иллюстрации?

– Все равно. Когда нам доступна нужная гравюра из подлинника, система воспроизведения еще проще. Если речь идет о ксилографиях, а у них более четкие линии, чем у гравюр на меди или сделанных с помощью граверной иглы, то работа выходит гораздо чище.

– Ладно, а если оригинальной гравюры нет?

– И тогда особых трудностей не будет. Если мы знаем гравюру по описаниям – делаем по описаниям. Если нет – придумываем сами. Естественно, сперва изучаем технику сохранившихся иллюстраций. Это по плечу любому хорошему рисовальщику.

– А печать?

– Вы отлично знаете, что ксилография – это гравюра на дереве, но выпуклая: деревянную доску продольного распила покрывают белой краской, на которую наносится композиция. Потом работает резец, и на доску накладывается краска – изображение переходит на бумагу… Когда мы копируем ксилографии, мы пользуемся двумя способами: либо снимаем копию с рисунка – лучше на резину, либо, если можно воспользоваться помощью хорошего рисовальщика, делаем новую ксилографию – на дереве, воспроизводя технику нужной эпохи, и печатаем уже с нее… Скажем, я, имея под рукой такого мастера, как брат, выбрал бы кустарный способ. Всякий раз, как только подворачивается возможность, искусство должно состязаться с искусством.

– И выходит чище, – бросил Пабло.

Корсо заговорщически ухмыльнулся:

– Как с сорбоннским «Speculum».

– А что? Пожалуй, его создатель – или создатели – думали так же… Правда, Пабло?

– Они, во всяком случае, были настоящими романтиками, – согласился тот и невольно расплылся в улыбке.

– Тут вы правы, – согласился Корсо, а потом указал на книгу: – Итак, ваш приговор?

– Я бы сказал, что это подлинник, – ответил Педро Сениса без тени сомнения. – Даже нам была бы не по плечу столь тонкая работа. Гляньте: качество бумаги, пятна на страницах, ровный цвет краски, изменения ее тонов, печать… Не скажу, чтобы наличие вставных листов исключалось полностью, но считаю такое маловероятным. Если это все-таки подделка, то выполнена она в те же годы, когда печаталась книга… Сколько экземпляров сохранилось? Три? И вы, разумеется, учли и такой вариант, что все три книги – фальшивки…

– Учел. А что вы скажете об этих ксилографиях?

– Они, конечно, необычны. И подписи… Но они, бесспорно, выполнены в ту эпоху. Бесспорно… Краска, цвет бумаги… Думаю, главная загадка не в том, как и когда они были напечатаны, а в том, какой тайный смысл в них заключен. Но нам, к сожалению, до этого не докопаться.

– Ошибаетесь. – Корсо собрался закрыть книгу. – На самом деле мы много до чего докопались.

Педро Сениса жестом остановил его:

– Еще одна вещь… Хотя вы, конечно, обратили на это внимание: марка гравера.

Корсо не мог скрыть смущения:

– Честно сказать, не пойму, о чем вы?

– Под каждой гравюрой стоит микроскопическая подпись… Покажи ему, Пабло.

Младший брат сделал вид, что вытирает руки о плащ, хотя потными они быть, никак не могли. Потом подошел к «Девяти вратам», поднес лупу к странице и показал Корсо.

– На каждой гравюре, – пояснил он, – стоят традиционные аббревиатуры: «Inv.» вместо «invenit» и подпись автора рисунка, потом – «Sculp.» вместо «sculpsit»[70]гравер… А теперь посмотрите: на семи из девяти ксилографий присутствует аббревиатура «A. Torch», и в качестве «sculp.», и в качестве «inv.». Из чего ясно, что для них сам печатник и выполнил рисунок, и вырезал его. Но вот еще на двух он значится лишь как «sculp.». То есть их он только вырезал. А вот автором оригинальных рисунков – «inv.» – был кто-то другой: тот, кому принадлежали инициалы «L. F.».

Педро Сениса слушал объяснения брата и одобрительно, но еле заметно покачивал головой, потом он зажег очередную сигарету.

– Неплохо, правда? – Он закашлялся в клубах дыма, сквозь который видны были коварные огоньки в его хитрых мышиных глазках, следивших за реакцией Корсо. – Сожгли-то только печатника, а оказывается, работал он не один…

– Да уж, – подвел итог его брат, мрачно захохотав. – Кто-то подсобил ему попасть на костер.

* * *

Тем же вечером к Корсо с визитом явилась Лиана Тайллефер. Вдова пришла без предупреждения и невольно выбрала как раз тот смутный час, когда охотник за книгами, одетый в выцветшую ковбойку и старые вельветовые штаны, стоял у окна и смотрел на городские крыши, отсвечивающие красно-оранжевыми огоньками. Да, момент был не самый удачный, и загляни она в любое другое время, скорее всего, не случилось бы многое из того, что произошло позднее. Кто знает? Сегодня нам трудно судить об этом. Зато мы можем с абсолютной достоверностью восстановить следующую цепочку событий:

Итак, Корсо стоял у окна, и взгляд его туманился все больше и больше по мере того, как падал уровень джина в стакане. Тут раздался звонок в дверь, и Лиана Тайллефер – белокурая, очень высокая и очень эффектная, в английском пальто, накинутом на элегантный костюм, и в черных чулках – возникла на пороге. Волосы, собранные в пучок, были скрыты под широкополой шляпой табачного цвета от Борсалино, слегка – и очень изящно – сдвинутой набок, что вдове весьма шло. У нее был вид красивой женщины, уверенной в своей красоте и желающей, чтобы все эту красоту оценили.

– Какая честь! – брякнул Корсо.