«Иногда самые ужасные ошибки — только блестящая игра…»

— У меня такое ощущение, что мы с вами думаем примерно об одном и том же, — вдруг прервал молчание инспектор. — Вот о чем вы сейчас думаете? Сознайтесь — о профессоре Натаниеле Хатвилле?

— О том, что для него очень трудно, — практически невозможно подтвердить собственное алиби на время обоих якобы покушений на его жизнь, — кивнул я. — Первый раз он якобы был в своей домашней библиотеке. Кто это может подтвердить? Никто! Ведь он пока что не женат и живет в доме один. Во время второго убийства он и вовсе был рядышком — вроде как спал в тайной комнате. Но ведь он вполне мог, изобразив перед хореографом, что он беспробудно дрыхнет, последовать вслед за тем и в темноте угрохать, после чего благополучно вернуться и продолжить симуляцию глубокого сна!

— Вопрос лишь в том, что профессору алиби вроде бы и не нужно — ведь он выступает в роли жертвы, чудом спасшейся от смерти. — Инспектор смотрел на меня, чуть прищурившись. — Если предположить версию с Хатвиллом в роли убийцы, то все продумано просто гениально: он — жертва, все ищут убийцу где-то вокруг, подозревать его никому и в голову не приходит. Между тем он эффектно избавляется от опасных для себя людей. Другой вопрос — чем ему не угодили Питер Санин и Билли Кокрелл?

Инспектор горестно вздохнул.

— Надеюсь, здесь нам поможет архив Санина. Наверняка в нем есть интересный компромат на нашего профессора. Если, конечно, мы не ошибаемся в своих подозрениях!

Я кивнул.

— Но мы пока никого не обвиняем, мы просто ищем. Я тоже надеюсь, что архив компроматов реально поможет следствию — пусть хотя бы своей смертью Питер Санин принесет пользу обществу.

Между тем время шло к обеду. Я взглянул на часы и поспешил задать инспектору еще один интересующий меня вопрос:

— А что насчет данных патологоанатома по смерти хореографа?

— Все просто и без фокусов, — инспектор вздохнул. — Зарезан ударом острого стального лезвия со спины, мгновенное попадание в сердце. Кокрелл даже не успел ничего почувствовать. А вот нож пропал бесследно. Ни на ком из допрошенных участников шоу не обнаружены следы крови, нигде не найдено ничего подобного орудию убийства. И, кстати, данные мисс Мимозин подтвердились: еще двое участников клуба «Влюбленные в Шекспира» отметили, что видели вроде бы Микки, один даже пытался его позвать, но двойник исчез, а реальный Микки объявился совсем в другом месте. Такие вот фокусы! По всему выходит, что двойник появился буквально за пару минут до начала шоу.

Я задумался.

— А когда появился профессор?

Инспектор неопределенно пожал плечами.

— Специально мы таких вопросов не задавали, но, насколько мне помнится, он устроился в тайной комнате заранее; пришел и сразу решил вздремнуть. Конечно, наличие двойника никак не вяжется с теорией, что убийца — профессор. Если он сразу сделал вид, что уснул, зачем бы ему появляться в виде двойника?

— Чтобы лишний раз отвести от себя подозрение, — быстро ответил я. — Может, он нарочно мелькал, чтобы хотя бы один человек, но заметил, что Микки «раздвоился». Таким образом, этот таинственный двойник в капюшоне снимает с профессора всякое подозрение, согласитесь.

— Соглашусь, — кивнул инспектор. — Что ж, рост и телосложение у Микки, его двойника и у профессора совпадают — средний рост, худощавое телосложение… Голову сломаешь со всей этой богемой!

Он бросил взгляд на часы.

— Все! Я отправляюсь обедать. Советую и вам хорошенько заправиться. Как, кстати, вам английская кухня?

— Превосходна! Особенно кровяные колбаски.

— В таком случае — приятного аппетита!

— И вам того же.

Мы вышли за ворота, и инспектор направился в сторону припаркованной машины, а я — к стройному силуэту, вдохновенно творящему нечто великое перед романтическим мольбертом.

Сразу после обеда, под чай с дивным яблочным штруделем, я рассказал Соне все последние события и наши с инспектором подозрения. Ее реакция была мгновенной:

— Да что ты говоришь! Профессор Хатвилл — хитроумный убийца? Вот никогда бы не подумала, глядя в его мечтательные глаза цвета английского неба!

И она легкомысленно рассмеялась, невольно заставив меня вздрогнуть и уставиться на нее в величайшем недоумении. Что ни говори, а я научен горьким опытом: если Соня при упоминании о постороннем мужчине начинает вдруг загадочно смеяться и отмечает цвет его глаз — жди беды. Поэтому я сурово свел брови и решительно отставил в сторону чашку чая.

— Так-так-так! Стало быть, у славного Ната глаза небесного цвета? Интересный факт. И когда же ты успела это отметить?

Она тут же скроила невинную физию, очаровательно захлопав ресничками.

— А ты полагал, у профессора черные очи? Какой ты невнимательный! Напоминаю: мы вместе ужинали, и профессор живописал нам историю удивительного открытия им неизвестного сонета Шекспира.

— А ты, как я понимаю, внезапно увлеклась сонетами Шекспира?

В ответ она лишь рассмеялась своим «фирменным» смехом, запив его глотком ароматного чая.

— Смейся, смейся, — проворчал я, мгновенно позабыв обо всех своих версиях двух убийств. — Но, кстати сказать, не советую слишком откровенно строить глазки профессору — он скоро женится на Розе, которая при первом же ревнивом подозрении намылит тебе шею. Пойти врукопашную для нее — не проблема.

Соня с улыбкой смотрела на меня, попивая чаек и уминая десерт.

— Лично я полагаю, если кто должен драться, так мужчины — за женщин. Но ни в коем случае — наоборот! Так что оставляю славного Ната твоей Розе-Мимозе — пусть пользуется, ради бога. Лично мне всего хватает: английский пленэр, таинственные убийства в средневековом стиле и влюбленный рыцарь Ален Муар-Петрухин…

Вот так. Пара милых слов — и вся моя злость в одно мгновенье бесследно испарилась, а я сидел дурак дураком, расплывшись в почти блаженной улыбке. Коварные создания эти женщины!

После обеда мы с Соней расстались — я вновь доставил ее под стену замка, а сам направился к университетскому городку. Мне не терпелось разыскать профессора и расспросить его о двух покойниках — Питере Санине и хореографе Билли Кокрелле. Я предполагал по-свойски зазвать профессора в первый попавшийся паб и за кружкой доброго пива в якобы дружеской непринужденной беседе рассекретить его истинное отношение и к первому — шантажисту и пройдохе, и ко второму — представителю нетрадиционной ориентации.

Я даже не загадывал, какие зацепки может дать мне эта беседа, тем более что с первых же шагов в дело вмешался случай в лице все той же несносной Розы-Мимозы. Я наткнулся на нее, едва ступив на территорию университета — рыжая бестия выскочила откуда-то из-за угла центрального корпуса и, едва заприметив меня, тут же рванула навстречу, без лишних слов лихо ухватив за грудки.