Наклоняюсь к накидке и Максимилиан чуть отстраняется от меня. Я поспешно набрасываю её на себя, чтобы прикрыть обнаженное тело, ведь сейчас моя неловкость горит алым пламенем на лице.

— Ты опять ничего не скажешь? — спрашивает Максимилиан за моей спиной.

— Что ты хочешь услышать?

Натягиваю плавки, а бюстгальтер просто сжимаю в руке.

— Например, почему ты оказалась здесь?

— Давай без объяснений, ладно? — фыркаю я, обернувшись.

— А может, давай, с ними? — говорит он резко.

— Зачем? Ты ведь хотел этого: просто секс, просто развлечение! Радуйся, что я не из тех, кто нуждается в тоскливых разговорах о будущем и сопливых признаниях. Вышло очень даже ничего, — заключаю я его же словами.

— И что теперь? Ты просто уйдешь и всё?

— Извини, но я не собираюсь оставаться здесь на ночь. Если хочешь послушать сказки перед сном, найди кого-нибудь другого.

— Может, я хочу именно твои сказки, — вкрадчивым тоном говорит Максимилиан и упрямо смотрит в мои глаза. — Ты всех своих ухажеров так с ума сводишь?

— Как?

— Сегодня ты тихая и скромная девочка, завтра в тебе бушует вулкан страстей, а чуть позже тебе не составит большого труда прямо, но весьма деликатно, продемонстрировать человеку свою к нему неприязнь. Кто ты? Что ты? В чем твоя проблема?

— Ты пересмотрел турецкие сериалы? — хмыкаю я, хотя, мой вопрос он, наверное, не понял. Моя Сара обожает смотреть такое. — Максимилиан, давай не будем продолжать этот нелепый разговор…

— Всего один процент, верно? — перебивает он меня с дьявольской улыбкой.

— Что, прости?

— Твоя открытость. Твое доверие людям. Обнаженность души. Желание поделиться и стать кому-то ближе. Каждая из этих частей в тебе составляет всего один крохотный процент. Оставшиеся девяносто девять — молчание. Ты даже с близкой подругой не готова секретничать. Она до сих пор уверена, что твой сексуальный темперамент равен одному проценту, — насмехается надо мной Максимилиан. А потом наклоняет ко мне голову и с улыбкой шепчет: — Но я то знаю, что все девяносто девять.

— Бессмысленный разговор!

— Почему же? — вновь говорит он резко. — Я давлю на тебя правдой и, когда тебе не чем отбиваться, ты убегаешь.

— Какой правдой, черт возьми?

— Ты хочешь меня так же сильно, как и я тебя. Но собственное желание приводит тебя в бешенство и причина мне пока неизвестна. Пока. И чтобы всё в тебе успокоилось, форсунки прочистились, ты садишься на меня и мы делаем то, что приносит нам обоим немыслимое удовольствие, а потом — конец. Тебе становится стыдно, хреново, боже мой, как я могла такое сделать?! Но пройдет ещё немного времени и мы вновь встретимся с тобой. Тебе есть, что сказать, но ты предпочитаешь молчать. — Максимилиан внимательно разглядывает мое лицо, потом снова упирается взглядом в мои глаза и тихо добавляет: — Не надо.

Его слова заставляют меня засмеяться.

— То есть, ты хочешь, чтобы я откровенничала с тобой? С тобой? — уточняю я.

— Со мной можно не только трахаться, Муза. Можно и поговорить. Просто сесть и поговорить.

— Зачем мне это? Извини, но я искренне не понимаю, зачем мне разговаривать с тобой? Чтобы ты дал мне дельный совет, изобразил сочувствие, посмеялся? Мы с тобой знакомы всего ничего! К тому же, у тебя хватает друзей, кому уж точно не помешает выслушать твоё мнение!

— Что значат все эти твои намеки? Тебе и мои друзья не нравятся?

— Мне никто и не должен нравится. Я нейтрально отношусь ко всем вам.

— Не скажи! С Ромой ты кокетничаешь, от меня убегаешь, хоть и хочешь до потери пульса, а Илью ты явно на дух не переносишь. Если бы ты продолжала быть той тихоней, какой и была много лет назад, мне было бы всё равно на тебя и твои тараканы.

— А разве я не тихоня?

Максимилиан усмехается и оглядывает меня демонстративным взглядом с головы до ног.

— Ты безумно привлекательна, Муза. Сладкая, как гроздь красного винограда. Горькая, как темный шоколад. Страстная, как темная итальянская ночь. Как тебя можно не замечать?

— Я пойду.

— Конечно. Продолжай убегать. Только когда-нибудь я всё равно догоню тебя, Муза. Будь в этом уверена.

Я хочу домой. Я чертовски хочу домой.

Родители приедут завтра утром. Просят меня ничего не говорить Карине, хотят сделать сюрприз. Думаю, что за последнюю неделю она уже привыкла к неожиданностям, чего не скажешь обо мне. Мне казалось, что за свои двадцать восемь лет я многое видел, встречал, пробовал, но оказалось, на это свете существует кое-что совершенно неподвластное моему понимаю.

С рассветом я понимаю, что вёл себя, как болван, требуя разговоров после такого страстного и взрывного секса. Но я могу объяснить своё поведение: мне неизвестно ничего о девушке с изумрудными глазами. Вообще-то, я и раньше мало что знал о тех, с кем встречался несколько дней, но мы хотя бы могли общаться обо всем и ни о чем. Да и меня самого редко когда интересовала внутренняя составляющая девушки: чем она живет, интересуется, какие у нее мечты? Зачем мне всё это, если я всё равно знаю, что наши «отношения» продлятся всего-то два-три дня.

«Всё дело в Карине», — неустанно напоминаю я себе.

Она моя сестра и вознесла Музу до небес, а мне просто любопытно, почему так, а не иначе?

— Карина будет в восторге, — вырывает меня из раздумий голос Ромы на соседнем сиденье. — Стразы, ленты, хлопушки, серпантин — все девчонки верещат от счастья, когда им на голову сыпятся эти финтифлюшки.

— Я так и не понял, почему Илья не поехал с нами?

Рома смеется и меняет радиостанцию.

— Что-то ты поздно спохватился. Мы уже третий час без него катаемся!

— Просто задумался.

— Ты последнее время очень часто это делаешь. Я не хочу сказать, что обычно ты раздолбай, — усмехается он, — просто сейчас ты даже расслабиться не можешь. Что-то не так с открытием ресторана?

— Вывеска до сих пор не готова.

— И всё?

— И всё.

— Мелочь же какая-то!

— Это вовсе не мелочь, Ром. Я никак не могу Илью подловить, чтобы узнать его мнение по этому поводу. По его ведь рекомендации выбрали это чертово рекламное агентство! Почему он остался дома?

— Перепил вчера, — отвечает мне друг, явно ошеломленный моей резкостью. — Отходит, чтобы завтра снова повеселиться. Я тут тебя спросить хочу… Или не стоит сейчас об этом.

— Что?

Рома чешет затылок и выдает:

— Мне одному показалось странным вчерашнее поведение Музы за завтраком?