Когда первая волна ликования прошла, Отари начал прикидывать, а что конкретно они имеют против этого загадочного человека. Ничего. Снимал квартиру под чужим именем, так документов фальшивых не предъявлял, сказал, что он Иван Иванович Иванов. Шутка. И попробуй доказать обратное. Парик, палка, ношеный костюм? Ну и что?

– Орех, в котором нет ядра, пустой орех, – сказал майор, хмуро глядя на своих товарищей.

Оперативники принесли свои рапорты, словно удачливые охотники добычу. Хвастались друг перед другом. Когда выяснилось, что вроде и стреляли метко, а ни мяса, ни шкуры не добыли, горячка прошла, все притихли. Звонил Гуров. Говорил коротко, непонятно. Отари хотел разделить с ним радость, посоветоваться, но, когда сообщил об успехе, Гуров не поздравил, положил трубку.

Зинича арестовать? За что? Таня ему срочно потребовалась. Зачем? И зачем сразу трубку бросать?! Почему не говорит, как мужчина, – спокойно и обстоятельно? За Лебедевым наблюдение не вести. Не верит он нам, снова не верит! Все ему сделали, как боги работали! А он не верит!

– Доброе утро, товарищ майор! Разрешите? – в кабинет вошел дежурный по отделу. – Телефонограмма из республиканской прокуратуры. И какое-то письмо вам, лично.

– Давайте, – Отари расписался в получении телефонограммы, дежурного офицера отпустил, письмо отложил в сторону.

«Пальцевые отпечатки, принадлежащие Артеменко Владимиру Никитовичу, присланные вами в наш адрес, являются серьезной уликой. Артеменко задержать, срочно этапировать в прокуратуру республики. Старший следователь по особо важным делам».

Наконец-то! Отари вскочил, пробежался по кабинету. Молодец Гуров, умница, мы победили, теперь дело пойдет. Отари рассеянно взял конверт, на котором было написано «Майору Антадзе. Лично». Почтовый штемпель на конверте отсутствовал. Он прочитал письмо мельком, сначала ничего не понял, перечитал раз, другой и опустился в кресло. Он работал в милиции давно и знал, подобные угрозы пустыми не бывают.

Зазвонил телефон.

– Я просил тебя до одиннадцати из номера не выходить, – не поздоровавшись, сказал Орлов. – Что с тобой, Лева? Я звонил тебе из кабинета Турилина. Ты не ответил, безобразие.

Гуров напрочь забыл, что должен звонить начальник. Оправдываться глупо и бессмысленно, решил он, и сухо ответил:

– Виноват, товарищ полковник. Обстоятельства. Не знаю, как вела себя жена Цезаря, но подполковник Гуров должен быть вне подозрений, он это заслужил.

Они работали вместе более десяти лет, отношения с годами переросли в дружбу, и то, что Лева назвал Петра Николаевича по званию, кольнуло Орлова. Утром, когда он докладывал историю с анонимкой генералу Турилину, тот рассмеялся.

– Гордись, Петр Николаевич, хорошего офицера воспитал. Лева, конечно, немного авантюрист, но честнейший парень и настоящий розыскник.

– Я о Гурове забочусь, – не сдавался Орлов. – Личное дело себе испачкает.

– Без сучка и задоринки личные дела только у карьеристов, людей холодных, с рыбьей кровью. Говоришь, сидит в номере и ждет звонка? Ну-ка, соедини меня с ним.

Орлов позвонил, но Гуров не ответил. Генерал не рассердился, взглянул озабоченно.

– Там грязное дело. Может, Гуров случайно залез?

– Случайно можно на дороге в коровью лепешку вляпаться! – горячился Орлов. – Вы же сами говорите, Гуров розыскник божьей милостью. Я ему приказал отдыхать, врачи им недовольны.

– Верно, – перебил генерал. – Дозвонись и реши, может, стоит к нему вылететь.

Орлов звонил Гурову каждые полчаса, наконец, соединился, а Лева не оценил, начал хамить.

– Товарищ подполковник, – чуть растягивая слова, волнуясь и потому еще более лениво, чем обычно, заговорил Орлов. – Подумай, может, тебе не очень помешает полковник Орлов? Я бы к вечеру появился.

– Петр Николаевич! – Гуров откашлялся. – Спасибо. К вечеру все, так или иначе, кончится. Да, если бы ты был здесь, – он чуть улыбнулся, прикрыл глаза, – мы бы с тобой их в целлофан завернули, розовой ленточкой перевязали и отнесли на стол прокуратуры.

– Тебе виднее, – Орлов чуть было не сказал, мол, береги себя, но лишь хмыкнул, удивляясь собственной сентиментальности. – Ладно, звони.

– Слушаюсь! – гаркнул Гуров, положил трубку и выскочил из номера.

Компания поджидала его у гостиницы. Все, кроме Кружнева, улыбались. Гуров взглянул на свой балкон и понял, что перебраться с него на открытую веранду ресторана не составляло никакого труда.

– Лев Иванович, – сказал Артеменко, – используешь служебное положение, арестовываешь соперников.

– Ох, Владимир Никитович, кто о чем, а вы все о женщинах, – отшутился Гуров. – Мы с Таней прошлой ночью отношения выяснили, и она мне даровала свободу.

– Сначала подвесила тебе дулю за левое ухо. – Кружнев указал пальцем. – Правильно сделала, чтобы руки не распускал.

– Ну-ка похвастайся! – Артеменко взял Гурова за плечи, повернул. – Ничего, раны украшают воинов, – и рассмеялся.

«Дорогой, ты совершил последнюю ошибку, теперь я тебя быстро спеленаю», – подумал Гуров.

Беззаботно перешучиваясь, они шли по набережной, решая наболевший вопрос, где обедать и клялись, что в ресторан гостиницы не пойдут никогда. Даже Кружнев томно улыбался, восхищаясь своей находчивостью, тем, как он подколол самоуверенного милиционера.

Майя думала о том, что жить дальше так нельзя, и не потому, что торговать красивым телом и бессмертной душой безнравственно и стыдно, просто однообразие и скука заели. Володьку увольняю, отправляю в глубокий запас. Никто еще от работы не умирал, и я не подохну. Не возьмут тренером – начну работать инструктором, поступлю в инфизкульт на заочный. Одета, обута, здоровье – слава богу, выберу мужика попроще, рожу сына. На стадионе не была тысячу лет. Как там мои подружки-старушки? Как живут, чем занимаются, о чем болтают? К отцу с матерью надо заглянуть, не по-людски живу. Сегодня прощальная гастроль завтра улетаю.

Танины мысли были о Гурове. Как убедить подполковника, что он ошибается: Толик никогда не нападет в темноте, не ударит человека по затылку. Все мужики – и знаменитый сыщик не исключение, – самоуверенные и самовлюбленные повелители. Он решил, что сказал, значит, тут и истина в последней инстанции. Артеменко, видите ли, ему не подходит. Староват бегать и прыгать. А этот старый козел еще молодому фору даст. Он – явный финансист и единственный из всех может иметь отношение к миллионным делам. И шишку на голове подполковника разглядывал с таким фальшивым интересом.

Майор с подполковником заумью страдают, женщин следует слушать. Они умнее. А этот… Таня взглянула на улыбающегося Гурова, весь из себя гордый и высоконравственный, ночью в лоб поцеловал, будто покойницу. Так ему и поверили, что кроме жены все остальные бабы для него лишь друзья-товарищи.

Когда Зинич разговаривал с «чертом из подземелья», так Толик называл про себя Юрия Петровича, то пугался. Ворошить связанные с «заповедником» старые дела совершенно ни к чему, ведь кроме девки психопатки, многое может выплыть. Молодой Толик был, неопытный, только следователь таких слов не знает, поинтересуется лишь, совершеннолетний или нет. И точка. Тоже закон придумали: ум человека годами измерять. Один сопли еще не подобрал, уже все соображает, другому жизнь плешь проест, а он внуков учит, что надо всегда говорить правду и жить гордо.