«И никто не скажет, что ты владеешь пятью языками и что два года в качестве нелегала-связника отработал на Ближнем Востоке», — Олег криво улыбнулся

 «И никто не скажет, что ты владеешь пятью языками и что два года в качестве нелегала-связника отработал на Ближнем Востоке», — Олег криво улыбнулся. Зеркало ответило тем же. На минуту вспомнилась Рита, за которой он когда-то ухаживал...

 «— Олежек, ты же всегда понимал, что ты — не мой тип мужчины. — Глядя в почти такое же зеркало, девушка нервными движениями наносила тушь на ресницы. Точно в чем-то оправдывалась.

 — Рит, ну какой к черту тип? Я же люблю тебя.

 — Это понятно. Ладно, давай по чесноку, Одинцов. Игорь расстался с женой ...

 Во рту образовался отвратительный горький вкус.

 — ...и я хочу дать ему еще один шанс. Последний шанс. Понимаешь?

 — Не понимаю. Рит, зачем?

 — А что тут вообще понимать? — отвернувшись, Рита принялась складывать вещи в сумку — и, запнувшись: — Ты прости меня, хорошо? Но ты любишь меня, а я его люблю...»

 Впрочем, все это уже неважно. Рита давно вышла замуж, кажется, счастлива и воспитывает двоих сыновей. Это ты иногда перебираешь в «Фейсбуке» ваши старые фотографии, да еще переписку, сохранившуюся с той поры, когда Рита, смеясь, называла тебя «финансистом». Только раньше это прозвище вызывало у тебя отторжение, а теперь от него осталось что-то грустное и щемящее.

 Из кухни, на ходу вытирая руки полотенцем, выглянула сестра. Оля: очки на лбу, красивое холодное лицо, карие глаза.

 — Что ты в зеркале ищешь, вчерашний день? — пошутила она.

 — Может быть.

 — Ну ищи, ищи, — сестра перекинула на плечо влажное полотенце. — А ты сегодня во сколько с работы вернешься?

 — Как всегда, в начале десятого. А ты что-то хотела?

 — Ну, — Ольга помялась, — я-то хотела с девчонками в кино пойти. Но тогда папу будет не с кем оставить. Марья Михайловна сегодня на пять записалась к зубному. — Марьей Михайловной звали сиделку. Пожилая, нормальная женщина, которая со среды приходила к ним ухаживать за отцом. Мать Олег на прошлой неделе чуть ли не силой отправил в пансионат, хотел, чтобы та отдохнула. — А еще надо папе за гепарином на «Калужскую» съездить, — напомнила Ольга, — а то лекарство заканчивается, и я вчера у нас полрайона обегала, но здесь его точно нет.

 — А на «Калужской» оно точно есть?

 — Угу.

 Олег бросил взгляд на часы, прикинул время:

 — На «Калужской» аптечный киоск круглосуточный?

 — Так точно.

 — Тогда я до работы туда смотаюсь, а вечером привезу. Как, пойдет?

 — Пойдет. Тогда до вечера, — попрощалась сестра, но договорить не успела — из комнаты донесся пронзительно-хриплый стон. — Зайди к папе, он тебя зовет, — и Оля вздохнула.

 Первое, что ты ощущаешь, когда входишь к «инсультнику» в комнату — это тяжелый, застоявшийся запах. Так пахнут беда и настоящая боль. И хотя сиделка уже принялась за обычные манипуляции (сместила отца на край кровати, перестелила простыни), выглядел Одинцов-старший плохо. Когда-то подвижный, еще не старый мужчина не смог смириться с болезнью, приковавшей его к постели на пять долгих лет. Хуже того, отец практически не мог двигаться и говорить.

 Олег подошел ближе, наклонился, позвал тихо:

 — Папа?

 Одинцов-старший, напрягая шейные жилы, попытался поднять голову, но опять промычал что-то невнятное. Смотрел он странно, даже страдальчески, словно о чем-то молил.

 — Папочка, я не понимаю, — Олег тихо вздохнул.

 — Михаил Георгиевич, видимо, хочет, чтобы ты не уходил, — подсказала Марья Михайловна.

 — Та. Не... уходи, — с усилием, искорёживая слова, выговорил отец.

 — Ну, я же вечером вернусь? — попытался жизнерадостно улыбнуться Олег.

 — Не ухо... ди! — в глазах мужчины внезапно блеснули слезы.

 Но с учетом того, что последний год отец вел себя неадекватно — мог закричать или вдруг заплакать — его поведение, скорей, вызывало жалость, а не протест.

 — Я же вернусь, — Олег взял отца за руку, пожал холодные пальцы. Почти мертвые, те слабо шевельнулись в его ладони. Но ему показалось, что отец понял его. — До вечера, папа, — наклонившись, Олег поцеловал отца в пергаментную щеку. Одинцов-старший опять попытался что-то сказать, но не смог. Только его глаза смотрели ярко, непримиримо. Это было как в детстве, когда ты настаиваешь на своем, а взрослый доказывает тебе, что ты ошибаешься и дважды два — это всегда четыре.

 — Все будет нормально, — Олег осторожно высвободил руку из пальцев отца. Марья Михайловна отправилась закрывать за ним дверь — тяжелобольному не нужен сквозняк. Оля на пороге квартиры помахала ему.

 И никто из них не увидел, как Одинцов-старший с нечеловеческим усилием приподнял дрожащую руку, как попытался сложить пальцы, будто хотел задержать или перекрестить сына. Но через секунду его рука бессильно упала, и мужчина расплакался. Сегодня ему впервые за долгое время приснился сон. Нехороший сон.

 И в этом сне его сын был мертв.

 Между тем Олег уже вышел на лестничную площадку. Вызвав лифт, он зашел в кабину и спустился на первый этаж. Думая об отце и его странном поведении, Олег забрал газеты из ящика и привычно, как делал всегда, направился ровным шагом к стоянке, где был припаркован его шустрый «Ауди». Порывшись в карманах, Одинцов нащупал брелок от машины и уже собирался снять «Ауди» с сигнализации, как его отвлек подъехавший сзади белый затонированный минивэн.

 Олег обернулся. «Берг и Берг. Строительные материалы», — было написано на его кузове. Одинцов отступил, пропуская машину вперед («может, водиле мало проезжей части дороги?»). Но малолитражный фургон затормозил, и из окна со стороны водителя высунулось лицо разбитного белобрысого парня:

 — Привет, не подскажешь, где здесь улица Карбышева?

 — А дом?

 — Четырнадцать.

 «Нормально вас так занесло на противоположную сторону улицы», — удивился Олег, продолжая крутить в кармане брелок. Но в тренированной памяти уже всплыло, что в доме под этим номером нет никакой профильной организации, занимающейся строительными материалами.

 — Я-то вам подскажу. А что в этом доме? — подделываясь под будничный тон, поинтересовался Олег.

 — Квартира там, мы евроремонт людям делаем. А что, тебе ремонт тоже нужен? — и водила осклабился.

 — Нет, мне не надо. — Откровенно говоря, парень ему не понравился. Но это не повод, чтобы взять и послать человека. — Ты, родной, давай, разворачивайся... — произнося эти слова, Одинцов услышал, как хлопнула дверь минивэна. По всей вероятности, из фургона вышел кто-то, кто, возможно, сидел рядом с водителем. — В общем, вы объезжайте этот дом, затем выйдете на проспект. Там уйдете под первый разворот, и ... — Шаги за спиной.