К исходу третьего месяца хождения по кабинетам Виктория собрала все документы — от копии метрической выписки Фрэнка до справки ветеринара об отсутствии блох у Саддама, — требуемые по правилам для подачи заявления об усыновлении ребенка за пределами Соединенных Штатов. Миссис Толл просто нарадоваться не могла. Она отмечала галочками по списку наличие требуемых документов, и каждая галочка сопровождалась одобрительным возгласом: «замечательно!», «какая вы умница!», «просто молодчина!». Виктория гордо улыбалась.

Трудности возникли, когда речь опять зашла о поле ребенка: она никак не могла принять решение. Тогда отзывчивая миссис Толл выдвинула такое предложение: оформляйте сейчас запрос на какого-нибудь мальчика и езжайте туда, а там, на месте, разберетесь. Если мальчик вам полюбится, так тому и быть, если же договоритесь с детдомовскими работниками о другом ребенке, о девочке, возвращайтесь сюда, и мы сделаем вид, что нашли через агентство этого другого ребенка и оформим на него документы.

В целом Фрэнку понравился план миссис Толл, но с одной существенной оговоркой. В соответствии с этим планом в Россию нужно было ехать дважды: в первый раз — для «разведки на месте» и для знакомства с ребенком, второй раз — для окончательного оформления в российском суде акта усыновления/удочерения. Строгий, но справедливый российский закон не разрешал делать все за один раз, а также требовал присутствия в суде обоих приемных родителей.

— Ну один раз, в суд — ничего не поделаешь, придется поехать. Но два раза!.. Извини, дорогая.

После интенсивных переговоров с агентством и консультаций агентства с юристами в Москве было разрешено на первый раз поехать в Россию для знакомства с ребенком Виктории Уйатхерст одной, без супруга. По согласованию с детдомом агентство предложило для усыновления шестилетнего мальчика по имени Николай Вахромеев. «В качестве предварительного варианта», — улыбнулась миссис Толл.

Через несколько дней, это был конец сентября, Виктория отправилась в Россию.

Когда Вика была ребенком, ее родной город носил имя одного из вождей сталинской эпохи. (Мандельштам называл их «тонкошеими», но шеи у них чаще всего напоминали бычьи.) Уже после ее отъезда, в годы перестройки, городу вернули его исконное русское имя, к которому Вика с трудом привыкала.

Прибыла в город она к вечеру, усталая от долгого перелета с тремя пересадками, добралась на такси до гостиницы и сразу легла спать. Утром, выйдя из гостиницы, она поняла, что находится далеко за городом, на полпути от аэропорта.

«Проспект Дзержинского, двадцать два», — сказала она водителю такси адрес, который выучила в трехлетием возрасте, «чтобы не потеряться».

Молодой парень повернулся к ней в полном недоумении:

— Я чтой-то не слыхал. Може, как переименовали?

Вика не знала, что сказать. Водителю пришлось идти в гостиницу; там в регистратуре по справочнику установили, что проспект Дзержинского теперь называется Рогожная улица.

— Это как по-старому было. Ну, по-старому-то Дзержинского, а совсем по-старому Рогожная — как по-новому, значит, — смутно пояснил водитель.

Рогожную нашли без труда, но дома номер двадцать два отыскать никак не удавалось. В конце концов стало ясно, что его просто не существует. Вместо него Вику обдала холодом большая заасфальтированная площадь, совершенно пустая, если не считать автобусной остановки посередине. Исчезли и соседние дома, в которых жили Викины подружки по школе.

Вика постояла минутку, повертела головой, потом села обратно в такси и назвала адрес детского дома. Десятью минутами позже она поднималась по стертым ступеням старинного особняка с облупленным неоклассическим фасадом. За массивной дверью пахло дезинфекцией. Пожилая женщина в белом халате и тапочках на босу ногу оглядела ее коротким взглядом и молча указала на дверь в конце коридора.

— Простите, мне нужно повидать заведующую, — сказала Вика, почему-то робея.

— Вы говорите по-русски! — удивилась женщина.

— Да, а почему вы удивляетесь?

Женщина усмехнулась:

— Вы же иностранка, сразу видно. А кабинет заведующей вон там, за той дверью. Она сейчас одна.

Обстановка кабинета — крашеный стол и полки из досок — резко контрастировала с великолепным сводчатым потолком и лепными украшениями. Из-за стола, заваленного папками, на Вику с вопросительной улыбкой смотрела женщина средних лет, с мягкими чертами лица, тоже в белом халате.

— Я Виктория Уайтхерст, прилетела из Америки к вам по поводу усыновления.

— Знаю, знаю, я вас с утра жду. Мне уже из агентства звонили.

— Из Америки?

— Нет, у них здесь представитель, русская женщина. Она обычно сопровождает людей из Америки.

— Да, она появится завтра, а мне не терпелось… ну, сами понимаете…

— Еще бы… — только и сказала она, но с такой интонацией, что у Вики на душе сразу стало спокойно.

Женщина вышла из-за стола и протянула Вике руку: — Давайте знакомиться, нам ведь предстоит большое дело. — Она не переставала улыбаться. — Меня зовут Капитолина Дмитриевна. А вас — Виктория… как дальше, по отчеству?

Но Вика словно остолбенела. Она смотрела на Капитолину Дмитриевну, беззвучно шевеля губами, и наконец произнесла:

— Капа? Капа? Вы — Капа?

Та тоже застыла с протянутой навстречу Вике рукой.

— Капа, неужели не узнаешь? Я Вика, ну? Вика Лу-тицкая, помнишь? Из пятого «Б». Ты у нас пионервожатой была, помнишь?

— Господи! — выдохнула Капа. — Господи! Вика Лутиц-кая, конечно, помню. Вроде бы даже узнаю… Только та была такая чернявенькая, голова в кудряшах… — Капа недоверчиво смотрела на копну золотистых Викиных волос.

— Откуда, по-твоему, берутся блондинки? — засмеялась Вика. — На восемьдесят пять процентов — из брюнеток!

Они обнялись и расцеловались.

— Я тебя на улице ни за что бы не узнала, ну ни в жизнь, — говорила Капа, дотрагиваясь до Викиных волос. — Ты потрясающе выглядишь, настоящая американка. Правда! — Она отступила на шаг и оглядела Вику с головы до ног. Миссис Уайтхерст и в самом деле выглядела недурно: подтянутая, ухоженная, с модной прической, черный свитер подчеркивает тонкую талию и роскошный бюст, отредактированный одним из лучших хирургов Калифорнии…

— Потрясающе! Ты ведь всего на четыре года моложе меня, а поставить нас рядом — мама и дочка. Я даже не спрашиваю, как живешь: и так все видно…

— Но и у меня есть проблема…

— Ты насчет ребеночка? Не горюй, это мы устроим. — Капа опять обняла Вику. — А какая ты молодчина, что к нам за ребенком обратилась! Свой родной город вспомнила. Пусть еще хоть одному русскому ребенку повезет, верно? С твоей стороны это очень… очень… — Капа вытерла глаза.

— А ты-то как живешь? — спросила Вика. — Свои дети у тебя есть или только казенные?