По-видимому, посадить двоих людей за стол побольше в Париже считается чем-то вроде смертного греха… если только не «подмазать» как следует кого нужно. Крис дал официанту щедрые чаевые, и мы получили вожделенный столик.

Я с удовольствием доедаю тушеное мясо.

– Если еда здесь так же хороша, как и сальса, то я буду счастлива.

– Она хороша, – заверяет меня Крис. – Я же говорил, что знаю все американские злачные места.

Я прислоняюсь к стене, наклоняясь в его сторону, и он тоже поворачивается ко мне и накрывает ладонью колено.

– Так это они, американские злачные места, не дают тебе скучать по Штатам?

– Мне не дает скучать по Штатам то, что я провожу там много времени.

Мне любопытно, что же побуждает его жить в Париже.

– А сколько времени ты проводишь здесь в сравнении с Сан-Франциско?

– Это зависит от моих благотворительных дел.

В голову приходит неприятная мысль.

– Если я найду здесь работу, а у тебя будут дела в Штатах, мне придется остаться тут без тебя.

Он ставит свое пиво и кладет обе ладони мне на колени.

– Я никуда не хочу уезжать без тебя, Сара, поэтому и предложил тебе основать свой искусствоведческий бизнес. Пусть я эгоист, но я бы хотел, чтобы ты ездила со мной. Еще я не хочу принуждать тебя делать то, что тебе не по душе. Если ты желаешь работать в области искусствоведения или какой-то другой, не сомневаюсь, что твоя любовь к искусству, твои знания вкупе с твоим обаянием позволят тебе получить любую работу, какую захочешь.

Слышать такое о себе от Криса Мерита поразительно приятно. Да, он мой любимый мужчина, но он еще и блестящий, уважаемый художник, который не раздает пустые комплименты.

– Спасибо, Крис.

– Спасибо? – Он хмурится и берет меня за руку. – За что?

Я убираю волнистый белокурый локон с заживающего пореза у него на лбу и повторяю то, что говорила ему в аэропорту:

– За то, что веришь в меня, но больше всего за то, что ты есть.

В глазах его вспыхивает какое-то трудноопределимое чувство, потом этот восхитительно сексуальный рот, которому я могу придумать множество применений, изгибается в улыбке:

– Мне нравится, когда ты так говоришь.

– А мне нравится, что ты хочешь, чтобы я была с тобой. И меня так воодушевляет мысль открыть собственное дело и, несмотря на эти ужасные перелеты, ездить с тобой.

Улыбка его ослепительная, не омраченная ничем.

– Ты привыкнешь летать, и я нисколько не сомневаюсь, что бизнес твой окажется очень успешным.

Он счастлив. И потому, что мы больше времени будем вместе, и потому, что у меня будет своя работа. Я не ошиблась, приехав сюда с ним. Это было самое правильное в жизни решение.

– Я обсуждал сегодня эту идею насчет собственного бизнеса с поверенным, – продолжает он. – Тебе просто надо позвонить ему и наметить план.

Поверенный. Я холодею, вспомнив обвинения Эвы против меня. На какое-то время мне удалось забыть о них. По-видимому, мой мозг имеет свойство на время отключаться от каких-то неприятных вещей, тем самым предохраняя психику от эмоциональных перегрузок. Я натужно сглатываю.

– Это тот же поверенный, который ведет переговоры обо мне с полицией?

– Нет. Это два разных человека, но я сегодня разговаривал с обоими.

Мое сердце начинает колотиться.

– Почему ты мне не сказал? Он уже имел беседу с полицией? Мне не придется возвращаться в Штаты? Прошу тебя, скажи, что ты не пытаешься защитить меня от чего-то ужасного, потому что…

Он целует меня, его теплые губы на несколько секунд задерживаются на моих, и сердце чудесным образом начинает биться ровнее.

– Успокойся, детка, – бормочет он. – Все хорошо. Если я что узнаю, то расскажу тебе. Стивен целый день созванивался с детективом. Он звонил мне как раз перед тем, как я поехал за тобой в «Шрифт», и сказал, что примерно через час у них совещание по телефону. Потом Стивен свяжется с нами.

Он снимает мою руку, сжатую в кулак, со своей груди, раскрывает ладонь и переплетает наши пальцы.

– Я дам тебе поговорить со Стивеном, чтобы ты немного успокоилась. Он прекрасно знает свою работу, и ты поймешь это, когда побеседуешь с ним.

Я поднимаю наши сплетенные руки и прижимаю его руку к своей щеке.

– Я просто хочу, чтобы это все поскорее закончилось.

– Знаю, и мне больно видеть, как ты изводишь себя. Все скоро пройдет.

– Надеюсь. – Меня осеняет одна мысль. – А мы можем позвонить Марку? Может, он слышал что-нибудь о полицейском расследовании?

Ресницы Криса опускаются, и он со вздохом откидывается на спинку стула.

– Э, да. Марк. Там совсем другая история. Я разговаривал с ним.

Меня настораживает его мрачный тон.

– Когда? Что он сказал?

– Сегодня. Он в Нью-Йорке. Его мать в больнице, он там с ней.

Я испуганно охаю.

– О Боже. Что с ней? Скажи, что ничего серьезного.

– Рак груди.

В памяти невольно вспыхивает исхудавшее, истощенное болезнью тельце Дилана, и это видение как удар в грудь. Уверенная, что Крис тоже думает о нем, я сплетаю наши пальцы.

– Насколько она плоха?

– Вторая стадия. Рано обнаружили. Завтра ей делают мастэктомию, а поскольку это пятница, он останется на выходные и прилетит домой в понедельник, чтобы встретиться с полицией. Он ужасно зол на Эву за то, что так запутала дело и отрывает его в такое время от семьи. Он просил передать тебе, что разберется с ней. – Крис улыбается. – Ты же знаешь Марка. Если он сказал, то слово сдержит. В лице Марка, Стивена и моем ты имеешь на своей стороне, детка, льва, тигра и медведя.

– И который из них ты? – с улыбкой спрашиваю я.

– Все три, когда надо, а для тебя, детка, я сделаю все.

Рука моя ложится на его татуировку. Крепкие мускулы перекатываются под моей ладонью, а выражение лица делается соблазнительно сексуальным. Тело мое начинает покалывать от осознания, как легко я могу возбуждать его одним лишь прикосновением.

– Предпочитаю дракона. – Я даже не пытаюсь скрыть, как сильно хочу его. – Только дракона. Кого же еще?

Его глаза поблескивают, ресницы опускаются, но я все же успеваю заметить проблеск того же чувства, которое видела несколько минут назад. Беру его лицо в ладони, заставляя посмотреть на меня.

– Месье Крис, – произносит мужской голос рядом с нами.

Мы с Крисом поворачиваемся посмотреть,