– Скажите, а Парвицкий в самом деле умер? Козлов должен это знать, – не удержалась и спросила любопытная Настя.

– Ничего он не умер, – ответила Ольга, – что ему сделается? Козлов рассказывает невероятные вещи. Боюсь, что врет! Якобы у Парвицкого прямо здесь, в филармонии, украли скрипку Страдивари.

– Как здорово! То есть ужасно, – поправилась Настя. – Это точно? Не может быть! Я, кажется, фильм такой видела, но никогда не думала, чтобы на самом деле…

– Настя, если существуют дорогие скрипки, есть и желающие их украсть, – заметил Самоваров.

Настя фыркнула:

– Спасибо, Капитан Очевидность! Теперь-то понятно, зачем сюда явилась следовательница.

– Я тоже надеюсь, что дело в скрипке, – вздохнула Ольга. – Но я не уверена. Козлов сказал, что следовательницу пригласил сам Парвицкий. Откуда он ее знает? Он только мельком видел ее сегодня утром – и где? В галерее Галашина! Нет, добром это не кончится. Я чувствую, что опасность носится в воздухе…

– А Страдивари? – напомнил Самоваров.

– Страдивари? Какой? А, скрипка! Скрипка нашлась. История совершенно дикая – во всяком случае, так подает ее Козлов. Дело в том, что Парвицкий никогда не расстается со своим сокровищем, а тут зазевался на минутку, и скрипка пропала. Прямо здесь пропала, в филармонии. До концерта оставалось два часа.

– Такие редкие инструменты легально продать невозможно, их воруют под заказ, – вставил Самоваров.

– Ты прав, – согласилась Ольга, – но здесь особый случай. Парвицкий вызвал следовательницу – почему-то именно эту, Юршеву. Сыщики обшарили здание вдоль и поперек, опросили всех, но результатов никаких. Парвицкий был в ужасе! Козлов сказал мне: «Если б умер я или его гражданская жена, он убивался бы меньше. Он плакал в голос!» И тут вдруг в филармонию позвонили.

– С требованием выкупа? – догадалась Настя.

– Практически да. Представьте, скрипка оказалась у какой-то местной дуры, сотрудницы филармонии. Она то ли билетерша, то ли капельдинерша. Уверяет, что нашла Страдивари где-то здесь под скамейкой.

– И теперь дура требует денег?

– Если бы! Она фанатка Парвицкого. Заявила, что вернет скрипку безвозмездно, но с условием: он с нею сфотографируется и подарит поцелуй.

– Наглость какая! И он согласился? – удивилась Настя. – Не потребовал ее арестовать?

– Нет! Он великий человек, гуманист, да и скрипка нужна ему целой и невредимой, а при аресте всегда щепки летят. Козлов сказал, что поцелуй уже состоялся. Долгий. Козлов был рядом. Он говорит, билетерша целовалась, а сама держала на отлете руку с мобильным телефоном и все снимала. Козлов тоже старался попасть в кадр. Он скорчил рожу и помахал рукой.

– Зачем?

– А вдруг эта сумасшедшая разместит ролик с поцелуем в Интернете? У Парвицкого гражданская жена оперная дива, и у них сложные отношения. Она ревнует. Но с физиономией Козлова все легко объяснится – он живой свидетель.

– Одного не пойму, – сказал Самоваров, – сумасшедшая меломанка терзала своего кумира неизвестностью три с лишним часа. Зачем? Она могла сразу получить свой поцелуй.

Ольга кокетливо потрепыхала веером и заявила:

– Да, Коля, ты тонкий знаток человеческих душ, но, к сожалению, не женщина.

– Почему к сожалению?

– Потому что задаешь нелепые вопросы. Естественно, билетерша схватила скрипку и побежала переодеваться. Потом в парикмахерскую: прическа, макияж, маникюр, педикюр (Козлов божится, что педикюр был едва просохший). Женщина в состоянии аффекта! Парвицкий ее кумир, она грезила о встрече с ним долгие годы. О поцелуе и мечтать не смела! Как она могла показаться в затрапезном виде?

– Но хоть дело-то о пропаже скрипки заведено?

– Какой ты, Коля, сухарь! – возмутилась Ольга. – Никакого дела нет. Следовательница уже уехала. Зато Козлов сказал, что решил остаться в Нетске на несколько дней. Природа, говорит, ему тут очень понравилась, и женщины красивые – достойны, мол, кисти Коровина. Понимаешь намек? При этих словах он так посмотрел, что душа у меня ушла в пятки. Я поняла: он затягивает петлю…

– Слышали? Кажется, звонок дали? – перебила ее Настя. – Значит, скрипка в самом деле нашлась.

Самоваров оживился:

– Отлично! Будем слушать музыку, а не придумывать страшилки. И без них жизнь достаточно причудливая штука.

Когда Вероника примчалась на Театральный бульвар, то сразу поняла: ей не надо ориентироваться по помойке, чтобы отыскать квартиру Немешаева. Во дворе стояла и знакомая машина опергруппы, и «скорая». Рядом топталось несколько праздных старушек, какие водятся в любых дворах. Их позы и лица, в которых любопытство мешалось с философской печалью, означали, что произошло нечто скверное. Мальчик лет четырех визжал, прыгал и тянул одну из старушек за подол. Старушка отбивалась:

– Отстань, Мишка, лучше в песочек поиграй!

Идти в песочницу Мишка не желал – там уже сидел крупный кот с недобрыми глазами.

«Чертов Страдивари! На мне и картины, и бриллиант-кушон, и растяпа московский со своей скрипкой», – бормотала Вероника, поднимаясь на третий этаж. Именно она связала ограбление банкира с фирмой «Мечты сбываются», она добыла этот адрес! Но первыми вошли в квартиру и наткнулись на что-то важное совсем другие люди. Вот досада…

– Что тут у вас? – спросила она с порога. – Картины и прочие ценности нашли?

– He-а. Зато труп здесь. Криминальный, – ответил опер Эдуард Лямин.

Вероника сама хотела, чтобы Эдик сюда поехал, нашел Немешаева и осмотрел квартиру. Он осмотрел, и вот теперь полно здесь народу во главе со следователем Геворкяном.

Все плохо: Немешаев скрылся, при обыске картин и драгоценностей не обнаружили. Геворкян сидел в единственной комнате квартиры за старомодным обеденным столом. Стол был колченогий и немилосердно качался. Геворкян писал протокол, не поднимая глаз. Оперативники уже вынули ящики комода и в который раз пересматривали тряпки, которые там лежали. Кто-то, звеня посудой, возился на кухне.

– Я быстренько выехал сюда, по адресу, что вы дали Егорову, – рассказывал Веронике рыжий Эдик. – Никто мне не открыл. Пошел по соседям, и бабка снизу сказала, что в квартире живет молодая девушка. Тихо живет, как мышка. Но сегодня, буквально часа два назад бабка услышала крик и грохот, будто мебель рушат. Потом хлопнула дверь. Бабка, естественно, двинула к окну и увидела, как высокий парень с двумя сумками рысью пробежал через двор к парковке. Сел в иномарку и уехал.

– Что за машина? – спросила Вероника. У нее в руках уже были блокнот и школьная шариковая ручка с обкусанным колпачком.

– Бабка сказала, что в машинах не разбирается, – доложил Эдик. – Отличает только «жигули» от «запорожца», да и то если «запорожец» с ушами. Хотя нет теперь ушастых «запорожцев»! А у парня машина, бабка говорит, большая, цвет серебристо-серый. Это ничего не дает – машин другого цвета сейчас, похоже, вообще нет. Я счел необходимым вскрыть квартиру со всеми формальностями. Нашел труп. Женщина.