Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я тут ни разу ни одного инвалида не видел, — сказал Брунетти.
— И я не видел. И санитарный инспектор не видел. Но это не отменяет правила, согласно которому я обязан иметь для них специальный туалет.
— А что это за туалет? — полюбопытствовал Брунетти.
— С поручнями, с другим типом сиденья, с кнопкой слива на стене, а не на унитазе.
— Так почему ты его не построишь?
— Потому что мне это обойдется в восемь тысяч евро, вот почему.
— Ничего себе, — удивился Брунетти. — Прорва денег.
— Это включая разрешения, — кратко добавил Серджио.
Брунетти решил не углубляться в эту тему.
— Надеюсь, у тебя все обойдется, — сказал он и положил на стойку монету в один евро. Поблагодарил Серджио и направился обратно на работу.
Брунетти подходил к квестуре, когда из дверей здания вышла комиссар Гриффони. Брунетти помахал ей рукой и ускорил шаг. Они еще и словом не успели перемолвиться, а он уже понял, что что-то случилось.
— Что такое? — спросил он.
— Тебя Патта ищет, — ответила Гриффони. — Звонил в участок, выспрашивал, на месте ли ты. Сказал, что Вьянелло тут нет, и велел мне тебя найти.
— А что случилось-то?
— Мне он не сказал, — пожала плечами Гриффони.
— В каком он настроении?
— Честно говоря, хуже еще не бывало.
— Что, злой?
— Нет, не то чтобы злой, — с удивлением поняла Гриффони. — Немножко злится, конечно, но так, как будто понимает, что злиться ему вообще-то нельзя. Скорее напуган.
Брунетти направился в квестуру. Гриффони шла вслед за ним. Больше он ее ни о чем не стал расспрашивать. Они оба знали, что в гневе Патта не страшен, а вот когда напуган — еще как. Обычно люди злятся на чужую некомпетентность, а боялся Патта только тогда, когда возникала малейшая опасность для его собственной персоны. И в таком случае под угрозой оказывались все, кто имел к этому отношение.
Зайдя в здание, Брунетти с Гриффони вместе преодолели первый лестничный пролет.
— А что, он и тебя тоже вызывал? — спросил Брунетти.
Гриффони покачала головой и с явным облегчением пошла к себе в кабинет, оставив Брунетти одного.
Синьорины Элеттры в приемной не оказалось — видимо, ушла на обед, — так что Брунетти, постучав в дверь, сразу вошел.
Серьезный, как никогда, Патта сидел за столом, выставив перед собой руки, сжатые в кулаки.
— Где вы были? — требовательно спросил он.
— Допрашивал свидетеля, синьор, — соврал Брунетти. — Комиссар Гриффони сказала, что вы хотели меня видеть. Что-то случилось? — он постарался сказать это одновременно встревоженно и настойчиво.
— Да вы садитесь, садитесь, — велел ему Патта. — А то что вы тут стоите и таращитесь на меня, как баран на новые ворота.
Брунетти уселся прямо напротив вице-квесторе, оставив без ответа его последнюю реплику.
— Мне тут позвонили, — начал говорить Патта и посмотрел на Брунетти. Тот сидел, изо всех сил изображая живой интерес, и Патта продолжил: — Насчет того человека, что приходил к нам на днях.
— Вы имеете в виду майора Гуарино, синьор? — уточнил Брунетти.
— Да, Гуарино. Ну или как он там себя называл. — Произнося это имя, Патта помрачнел, и Брунетти понял, что именно майор — источник его проблем. — Дурак и сволочь, — пробормотал Патта. Брунетти удивленно на него посмотрел — начальник редко позволял себе непарламентские выражения. Он так и не понял, кого Патта имел в виду — то ли Гуарино, то ли того, кто ему позвонил.
Может, Гуарино и не был самым откровенным человеком на свете, но вот дураком Брунетти его не назвал бы — впрочем, как и сволочью. Но Брунетти оставил эти мысли при себе и просто спросил:
— Так что же случилось, синьор?
— Что-что! Умудрился помереть, вот что! Убит выстрелом в затылок, — все так же раздраженно проговорил Патта, как будто злился на Гуарино за то, что тот погиб. Вернее, был убит.
В голове Брунетти сразу же возникло множество теорий, но он решительно задвинул их подальше и принялся ждать от Патты объяснений. Не меняя серьезного, внимательного выражения лица, Брунетти смотрел на начальника. Вице-квесторе поднял кулак и с грохотом опустил его на стол.
— Сегодня утром мне из карабинерии позвонил капитан. Хотел знать, не было ли у меня каких гостей на прошлой неделе. Все юлил, осторожничал, не хотел даже имени посетителя называть. Просто спросил, не приезжал ли ко мне кто-нибудь из коллег, причем неместных. — Злобное выражение на лице Патты сменилось обиженным: — Я ему сказал, что у меня каждый день полно посетителей. Как прикажете упомнить всех, кто ко мне приходит?
Брунетти оставил этот вопрос без ответа, и Патта продолжил:
— Я сначала вообще не понял, о ком он говорит. Но потом заподозрил, что он имеет в виду Гуарино. У меня ведь не так много посетителей бывает, верно? — Заметив явное недоумение Брунетти перед очевидной противоречивостью его заявлений, он поспешил объясниться: — Я имею в виду, он на той неделе был единственным, кто пришел ко мне впервые. Значит, его он и имел в виду, больше некого.
Вдруг вице-квесторе вскочил на ноги, отошел на шаг от стола, развернулся и вновь плюхнулся в кресло.
— Он спросил, можно ли послать мне фото, — сказал Патта, и Брунетти уловил замешательство в голосе начальника. — Можете себе представить? Они сняли все на телефон, и он прислал эту гадость мне. Как будто думал, что я его опознаю — вернее то, что осталось от его лица.
Услышав это, Брунетти застыл; только через какое-то время он нашел в себе силы заговорить:
— И как, вы его опознали?
— Да. Разумеется. Пуля прошла под углом и разрушила только подбородок. Так что я сразу его узнал.
— Так как его убили? — спросил Брунетти.
— Я же вам сказал, — громко возмутился Патта, — вы что, меня совсем не слушаете? Его застрелили. В затылок. От такого любой бы помер, вам не кажется?
Брунетти поднял ладонь:
— Я просто не совсем ясно выразился, синьор. Человек, который вам звонил, ничего не рассказал про обстоятельства, при которых было совершено убийство?
— Нет. Он только хотел, чтобы я ему ответил — опознал я убитого или нет.
— И что вы ему сказали?
— Что я не уверен, — ответил Патта и подозрительно посмотрел на Брунетти.
Брунетти подавил желание спросить, зачем вице-квесторе так поступил.
Патта тем временем продолжал:
— Я не хотел им ничего говорить, пока сам все не разузнаю.
Брунетти быстро перевел эту фразу с языка Патты на нормальный итальянский: это значило, что Патта хотел свалить всю ответственность на кого-нибудь еще. Потому и вызвал Брунетти.