– Потому я тебе и позвонил.

Она кивнула и остановилась, не зная, куда идти дальше. Я повернул направо. Рейчел двинулась следом.

– Еще одно, – сказала она.

– Да?

– На сей раз нельзя позволять им самим назначать сроки. Надо потребовать доказательств того, что Тара жива.

– А волосы? Они наверняка на них сошлются.

– А мы скажем, что тесты дали противоречивые результаты.

– Думаешь, клюнут?

– Не знаю. Может, и нет. – Рейчел шла, высоко подняв подбородок. – Но это я и имела в виду, говоря о трудных решениях. Малый во фланелевой рубахе? Это обычный прием. Они хотят запугать тебя, лишить воли. Заставить действовать вслепую, как в прошлый раз. Ладно, в конце концов, Тара – твой ребенок. Хочешь снова просто отдать им деньги – твое дело. Но я не советую. Однажды они сбежали с деньгами. Где гарантии, что это не повторится?

Мы дошли до платного гаража. Я протянул дежурному свой талон.

– Так что же ты предлагаешь? – спросил я.

– Для начала нужно потребовать обмен. «Давайте деньги, а потом мы свяжемся с вами»? Нет, так больше не пойдет. Деньги в обмен на девочку.

– А что, если они не согласятся?

– Трудные решения. Ясно?

Я молча кивнул.

– Далее. Мне нужно надежное электронное оборудование, чтобы я постоянно была в курсе происходящего. Крупноформатная камера и все такое прочее. Людей у нас нет, надо что-то придумывать.

– А если заметят слежку?

– А если опять исчезнут? – передразнила Рейчел. – Риск есть в любом случае. Я стараюсь извлечь уроки из первой попытки. Гарантий нет. Давай попробуем улучшить положение.

Подогнали машину. Мы заняли салон и поехали по Макартур-авеню. Неожиданно Рейчел притихла. Лед минувших лет вдруг растаял. Я знаю, как это бывает. Не в первый раз.

– Есть еще указания? – спросил я.

– Да нет.

– Рейчел…

Что-то в моем тоне заставило ее отвернуться.

– Тебе следует кое-что знать.

Я молча ожидал продолжения.

– Я говорила тебе, что больше не служу в ФБР.

– Да.

– Значит, ты понимаешь, что мои возможности ограниченны.

– Понимаю.

Она откинулась на спинку сиденья и застыла.

– Что-нибудь еще? – поинтересовался я.

– Марк, надо смотреть правде в глаза.

Мы остановились перед красным сигналом светофора. Я повернулся и посмотрел на Рейчел, по-настоящему посмотрел – впервые. Глаза ее сохранили тот давний карий цвет с золотистыми крапинками. Я знаю, судьба ей выпала нелегкая, но по глазам этого не скажешь.

– Шансы на то, что Тара жива, минимальны, – сказала она.

– А как же тесты на ДНК? – возразил я.

– Этим я займусь позже.

– Как это понять – «займусь»?

– Позже, – повторила Рейчел.

– Да что это, черт возьми, значит? Все сходится. Эдгар сказал: окончательное заключение – формальность.

– Может быть, – отчеканила Рейчел. – А пока давай все же исходить из того, что девочка жива и здорова. Надо пройти путь до конца. Но при этом иметь в виду, что все может обернуться крупным надувательством.

– То есть?

– Неважно.

– Еще как важно! Ты что же, хочешь сказать, что результаты анализа подделаны?

– Не думаю. – Рейчел мгновение помолчала. – Хотя и это не исключено.

– Но как? Ведь образцы сходятся.

– Сходятся. Волосы с одной головы.

– Ну да.

– Но кто сказал, что в первом случае волосы принадлежали Таре? Те, что вы получили полтора года назад?

Постепенно до меня начало доходить.

– Когда подвергали проверке на ДНК первый образец, с твоими волосами сравнивали?

– Нет, а зачем?

– Затем, чтобы убедиться: присланные волосы принадлежат именно Таре, а не какому-то другому ребенку.

Я тряхнул головой, стараясь собраться с мыслями.

– Но ведь у похитителей оказался лоскут Тариной одежды. От розового комбинезона с черными пингвинами. Как это ты объяснишь?

– А что, у нее был единственный экземпляр на свете? И вообще, знаешь что? История весьма туманная, давай не будем пока увлекаться предположениями. Подумаем лучше о том, что можно сделать здесь и сейчас.

Наступило молчание. Я засомневался: «Может, не стоило обращаться к Рейчел? Слишком много стоит между нами». Но, в конечном счете, я ей доверял. Да, нужно действовать профессионально. Котлеты отдельно, мухи отдельно.

– Я хочу вернуть свою дочь, вот и все, – подытожил я вслух.

Рейчел кивнула, открыла рот, словно собираясь ответить мне, но так ничего и не сказала.

Раздался телефонный звонок.

Лидия любила разглядывать старые фотографии.

Интересно, почему? Душу это занятие, во всяком случае, не грело. Фактор ностальгии играл, в лучшем случае, роль весьма ограниченную. Вот Хеши никогда назад не оглядывался. В отличие от Лидии, хотя, чем это вызвано, внятно объяснить она не могла.

Данный снимок относился к тому времени, когда Лидии было восемь лет. В черно-белом изображении воспроизводился один из эпизодов популярнейшего телесериала «Семья смеется», который крутили семь лет подряд. Премьера состоялась, когда Лидии было семь лет, последний показ совпал с тринадцатым годом рождения. Главную роль в телефильме играл бывший исполнитель ролей комических персонажей Клайв Уилкинс. Он представлял овдовевшего чадолюбивого отца близнецов Тода и Рода и небесного создания с соответствующим именем Стелла. Девочку играла вездесущая Лариса Дейн. Да, знаменитый был сериал, ему до сих пор многие на телевидении подражают.

Программа «Истинная история Голливуда» иногда рассказывает о судьбе артистов, занятых в «Семье». Клайв Уилкинс умер от панкреатита через два года после того, как сериал сошел с экрана. Ведущий непременно заметит, что Клайв был «всем как отец», что (Лидии это хорошо известно) ни в коей мере не соответствует действительности. Парень сильно пил, и от него всегда несло табаком. Когда Лидия, позируя перед камерами, обнимала Клайва, ей требовалось все ее не развитое тогда актерское мастерство, чтобы не закашляться от вони.

Близнецы Джэред и Стэн по фамилии Фрэнк – в сериале Тод и Род – пытались впоследствии сделать музыкальную карьеру. По сюжету они играли в любительском оркестрике. Музыку для оркестрика писали другие, исполняли ее – за кадром – тоже другие, а мальчишеские голоса усиливал синтезатор. Тем не менее, Джэред и Стэн, которые и в нотах-то не слишком разбирались, решили податься в музыканты. В первой серии им было одиннадцать лет. Теперь – под сорок, оба усердно лечатся от облысения и уверяют себя и друг друга, что хоть и «устали от славы», но непременно вернутся на телеэкран.