— Не уверена, что вообще когда-нибудь буду готова.

— Что, так плохо все было? — спросил он.

Я кивнула. Я никому не рассказывала всей правды. Когда меня допрашивала полиция, я ограничивалась односложными ответами — говорить-то я почти не могла. А когда я лежала в больнице, мне тоже совсем не хотелось вдаваться в подробности того, что случилось. Врачи, следователи и психиатры пытались меня разговорить, но постепенно я поняла, что им нужно: выдавала им информацию по кусочку, чтобы они поняли, что я иду на поправку, и отстали наконец. После выписки я должна была пройти курс лечения у психотерапевта, но все как-то забыли об этом. А впрочем, я все равно не стала бы ходить к этому психотерапевту: тогда мне казалось, что самое главное — бежать как можно дальше, не оглядываясь назад.

Я не собиралась ничего рассказывать и сейчас, но слова вдруг сами сорвались с моих губ, как будто кто-то другой сказал их за меня:

— На меня напали.

Стюарт помолчал:

— А его нашли?

Я кивнула:

— Да. Он сейчас в тюрьме. Его посадили на три года.

— Всего на три года? Что-то недолго.

Я пожала плечами:

— Три года, тридцать лет… Какая, в сущности, разница? Они могли бы вообще не найти его. По крайней мере, это дало мне возможность бежать.

Рождественским утром я проснулась оттого, что на моем лице играл солнечный зайчик. Ли рядом не оказалось, но снизу доносился стук кастрюль и сковородок. Голова раскалывалась от боли. Я взглянула на будильник — половина десятого.

Я сделала нечеловеческое усилие и села в кровати, полная решимости бодро и весело встретить Рождество, но тут же со стоном опустилась обратно на подушки.

Когда я в следующий раз открыла глаза, Ли сидел на постели рядом со мной, пристраивая на одеяле поднос с завтраком.

— Пора просыпаться, моя красавица, — сказал он.

Я села, стараясь не обращать внимания на боль в затылке.

— Ого! Тосты, сок да еще шампанское! Ты думаешь, я мало выпила за последние сутки?

— Может быть, и много, но не со мной! — Ли быстро стянул джинсы и футболку и улегся в постель, обняв меня одной рукой, а другой отламывая кусочек тоста. — Счастливого Рождества! — сказал он.

Я поцеловала его. Потом еще раз, да так, что чуть не свернула поднос, а потом выпила соку.

— Я вчера был не в форме, — сказал Ли.

Я с удивлением посмотрела на него:

— Не в форме? Но почему?

— Потому что я чуть не умер от ревности, — сказал он ровным голосом. — Ты гуляла в городе одна, в этом платье, без меня… прости, я был не прав.

Последовала пауза. Ли жевал тост, я нарушила затянувшееся молчание:

— А почему ты так реагируешь на красные платья?

— Не на все, только на твое. А если точнее — на тебя в красном платье.

— А я видела тебя вчера в городе, — сказала я. — Ты спорил с какими-то типами.

Он молча отодвинул поднос на край кровати и взял меня за руку.

— Ты что, торгуешь наркотиками?

— Зачем ты задаешь мне эти вопросы, Кэтрин? Сама знаешь, что я не могу на них ответить.

— Меня пугает твоя работа, — пробормотала я.

— Вот поэтому и не стоит говорить о ней.

— Но если тебя ранят или изобьют до полусмерти, как я узнаю об этом? Твои друзья позвонят мне?

— Меня не ранят.

— Ну а вдруг?

— Ничего «вдруг» не бывает. — Он забрал из моих рук пустой стакан, поставил на тумбочку, взял меня за плечи и уложил обратно в постель.

— Ох, Ли, у меня голова раскалывается!

— Ничего, у меня от этого припасено одно прекрасное лекарство.

Разумеется, лекарство не помогло, но я была рада, что мы его попробовали.

Я отпустила его руку и отпила из бокала. Холодное белое вино — я всегда его любила, но сейчас желудок сводило, то ли от избытка алкоголя, то ли от неловкости.

— Похоже, я уже напилась, — призналась я с улыбкой.

Стюарт окинул меня оценивающим взглядом:

— Действительно, ты немного порозовела.

— Может быть, пойдем домой? — Внезапно мне расхотелось сидеть в баре. Всего пара бокалов — и больше не лезет. А когда-то я могла тусить почти всю ночь, а утром вставала свеженькая как огурец.

Мы вышли на воздух, и я почувствовала, что ноги у меня дрожат.

Стюарт обнял меня за плечи:

— Держись, старушка! Сама дойдешь?

От его прикосновения я слегка сжалась, но не думаю, что он заметил. Умом и сердцем я хотела… хотела его… однако тело сопротивлялось, не желало его подпускать.

— Я тут поразмышляла над тем, что ты говорил раньше, по поводу общения с другими людьми. Думала, что, если я пойду лечиться, это мне поможет… освободиться от своего синдрома.

— Правда?

— Ну да. Но теперь мне кажется, что общение с тобой, например, снимает стресс гораздо лучше, чем любые расслабляющие практики.

— Это что, такой витиеватый комплимент в мой адрес? — засмеялся Стюарт.

Я тоже засмеялась:

— Ага. Знаешь, я не всегда была такой, как сейчас. — Зубы у меня немного стучали.

Мы завернули на Толбот-стрит.

— Да что ты? — смеясь, спросил он. — То есть иногда была трезвой?

Я шутливо пихнула Стюарта локтем в бок, но сразу же снова водрузила его руку себе на плечо.

— А вот и не угадал. Раньше я могла болтаться по барам всю ночь. Каждую ночь, если было время. Пила как не знаю кто. Дома почти не бывала. В общем — дура полная.

— Почему сразу «дура»?

— Ну, я подвергала себя такому риску! Представляешь, иногда я так напивалась, что вообще не помнила, что происходило потом… Короче, я могла остаться дома у незнакомого парня, понимаешь? Или пригласить мужика, с которым только что познакомилась, к себе домой. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, я удивляюсь, что со мной тогда ничего не случилось.

— Я тоже очень этому рад.

— Ха! Наверное, ты не прочь был бы познакомиться со мной в то время? — игриво спросила я.

Стюарт сжал мое плечо:

— Я рад, что вообще смог с тобой познакомиться.

«Черт возьми, ну не будь таким бесконечно милым. Я этого не заслуживаю!»

— Это еще не все, — сказала я. — Меня дважды принудительно госпитализировали. Короче, два раза забирали в психушку, понимаешь? Чтоб ты знал.